— Где он, этот вертолет? — тоскливо поглядев на рацию, из динамика которой доносились одни хрюки, произнес напарник.
— Летает где-то… — пробормотал Чулков. Стрельба, доносившаяся с севера, тоже притихла. Минут через двадцать с небес послышалось тарахтение и посвистывание.
— «Восьмуха», — не вставая с места, произнес Суконцев, — Федя полетел…
— Сегодня Федя не наш человек! — вздохнул Чулков. — Нам должны маленькую машинку прислать.
— Лишь бы не забыли…
«Восьмуха» тоже удалилась в сторону моря, на некоторое время исчезнув из виду. Потом через полчаса появилась вновь и потарахтела в северо-восточном направлении.
— Смотри, Андрюха, Федя вообще не стал в аэропорту садиться! — обеспокоенно пробормотал Суконцев. — Не иначе с ходу в Гонсалвиш полетел.
Может, Мартинеш аэропорт захавал, а?
— Навряд ли, Витек! — скорее себя успокаивая, чем товарища, отозвался Чулков. — Минометы работали, а пулеметов слышно не было. Какая ж атака без пулеметов?
— Смотри, а то, может, мы вообще зря дожидаемся?
— А что предложишь, если это так?
— Махнем в порт? Подпишем какой-нибудь катерок — и к танкеру?
— Какой катерок, родной? Все, у кого они были, давно отвалили!
— Ну, шлюпку найдем, может быть…
— Привет! Танкер в двенадцати милях отсюда стоит. Двадцать верст с гаком на веслах? Спасибо…
Лида к этому разговору особо не прислушивалась. Она сидела на полу в пустой — одни стены остались! — комнате и думала, что вчера ей надо было покрепче упираться, когда папочка ее сажал в вертолет. Конечно, там, на перевале, могли убить, но зато сейчас бы не надо было маяться…
Прошло еще какое-то время, и вновь с небес послышался шум вертолета. Но звук этот сильно отличался от того, что производила «восьмуха». Какое-то нежное жужжание-стрекотание. Летело что-то намного менее мощное.
— Вот это, похоже, к нам! — возликовал Чулков, и в подтверждение его слов из рации прохрюкали:
— «Муравей», «Муравей», я — «Стрекоза», ответьте!
— Я — «Муравей», слышу тебя, «Стрекоза»! — отозвался Чулков. — Ждем!
Садись на площадку для мини-гольфа, как понял?
— Понял тебя, «Муравей». Иду на посадку.
— Лида, Витя — за мной! — скомандовал Чулков и, подцепив рацию за петлю, будто барсетку, поспешил во двор.
В вертолетике, который благополучно приземлился посреди площадки для мини-гольфа, было всего четыре кресла, включая пилотское. Очертания этой машины Лиде показались знакомыми, и она вспомнила, что видела его по телевизору не то прошлым, не то уже позапрошлым летом. В общем, тогда, когда на такой же «стрекозе», точнее, французской «Газели», разбился офтальмолог-академик Федоров. Само собой, что это воспоминание не придало Лиде особой уверенности в благополучном исходе полета, но деваться было некуда — встречаться с азеведовцами она не хотела однозначно.
Вертолетик благополучно вспорхнул с площадки, забрался примерно на 200 метров и застрекотал над припортовыми кварталами, а затем — над портом. Бросив взгляд на гавань, Лида сразу поняла, что идея Витька выбраться морем была дурацкой. Ни крупных, ни мелких судов в порту не было. Только два ракетных катера советской постройки под алмейдовскими флагами стояли в промежутках между молами и волноломом. Вероятно, они дожидались какого-нибудь приказа. То ли взять на борт президента-главкома, то ли выпустить по наступающим азеве-довцам свои ракеты и валить побыстрее, пока не утопили.
— Где ты мотался-то, Семеныч? — спросил Андрей у пилота.
— Работал, — ответил тот лаконично. — Прилетел за вами — и будь доволен.
Порт остался позади, а впереди, в синей дымке, замаячили контуры танкера.
— Между прочим, он только вас ждет, — процедил Семеныч.
— Точнее, наверно, тебя? — осклабился Суконцев.
— Без меня бы они запросто ушли, — хмыкнул пилот. — А вот без вас — фиг. Поэтому я, блин, вас напоследок и приберегал.
— Спасибо, отец родной! — сказал Чулков саркастически.
— Не за что. За вас уплочено.
«Газель» уселась на вертолетный круг и заглушила двигатель.
— Не иначе, Лапа прилетал, — проворчал Семеныч. — И груженый! Так и промял мат шинами. Хорошо, площадку не своротил, хохол! Сколько раз просил капитана, чтоб он этих тя-желопузов сюда не принимал! Авианосец нашел!
К вертолету подбежал мужик в голубой робе и пилотке с козырьком — короче, тот, которого звали Паша.
— Прошу за мной! — Паша повел новоприбывших по мосточкам в среднюю надстройку, а потом по лестницам куда-то наверх.
— Тут у нас, считайте, каюта-люкс! — объявил Паша отпирая дверь. — Все удобства: ванна, душ, умывальник и гальюн — далеко ходить не надо. Что-то типа общего холла. Дверь направо — там две койки, дверь налево — одна. Белье постелено, чистое и свежее.
— Приятно слышать, — сказала Лида.
— Теперь — маленький инструктаж, — строго произнес Паша. — Первое — по судну не шляться. Море отсюда прекрасно видно, а больше вам тут смотреть нечего. Короче, ниже той палубы, на которой ваша каюта — не спускаться. При первом нарушении — запрем в каюте.
— А выше подниматься можно? — Лида попыталась состроить Паше глазки.
— Выше не подниметесь, люк заперт, — осклабился Паша. — Продолжаю инструктаж. Еду будет привозить стюард в сопровождении меня. Для развлечения есть книги, видак, шахматы, шашки, нарды. Больше ничего предложить не могу, но за трое суток навряд ли соскучитесь. Через трое суток пересадим вас на более приличный транспорт, там будет и свободнее, и комфортнее.
В это время по корабельной трансляции раздались басовитые команды:
— По местам стоять, с якорей сниматься…
АРХИВ КАПИТАНА ЧУГАЕВА
«ЦТМотя» отперла дверь и с каменным лицом пропустила Баринова в палату четвертого режима, где лежал капитан Чугаев.
— Как здоровье, Олег Сергеевич? — улыбаясь, спросил профессор.
— Без видимых ухудшений, — капитан улыбнулся щербатым ртом и отложил на тумбочку «Похождения бравого солдата Швейка».
— По-моему, это очень даже неплохо! — порадовался Сергей Сергеевич. — На мой взгляд, вы стали пободрее, и оптимизма у вас побольше. Возможно, от чтения Гашека? Который раз перечитываете?
— Не помню точно. Может, в двадцать пятый уже. Я эту книжку еще в седьмом классе первый раз прочитал. Причем родители у меня ее несколько раз отбирали — считали, будто она жутко неприлична.
— Да, по сравнению с товарищем Лимоновым — это невинная книжечка, — усмехнулся профессор.
