Я услышал, как забурлило в моем желудке, и потряс головой, как будто так можно было избавиться от этих ужасных мыслей так же быстро, как они на меня набросились. Напрасно. То, что происходило здесь во время войны, было так невероятно жестоко и бесчеловечно, что для этого не хватало даже моей буйной фантазии.
— Вот там можно пройти в башню, — Карл указал движением головы на левую сторону следующего перекрестка. — Быстрее, нечего здесь копаться.
На короткое мгновение свет фонарика скользнул по его лицу, и я увидел его выражение. Я испугался. Его глаз, который раньше был безнадежно заплывшим, был открыт и испещрен сетью красных сосудиков, как будто у него был жар, и хотя здесь, в подвале, было далеко не тепло, у него на лбу выступили капельки пота, а волосы намокли и прядями прилипли к коже. Он дышал быстро и тяжело, и я заметил, что от напряжения он дрожал всем телом. Он выглядел как помешанный. Очевидно, перспектива завладеть сокровищами, которыми он грезил всю жизнь, лишила его жалких остатков разума. Это делало его опасным.
Хотя мне показалось, что я только что услышал звук тихих шагов, которые направлялись к нам, я повиновался и потащил Юдифь вместе с собой в указанном направлении. Я не хотел раздражать Карла, а должен был постараться не упустить еще одну возможность неожиданно напасть на него. А что касалось шагов, то я успокоил себя тем, что, скорее всего, это было эхо наших собственных шагов, которое донеслось до нас, отразившись от каких-то закоулков лабиринта.
Проход тянулся вперед всего на несколько метров, а дальше его преграждала массивная стальная дверь, с которой слоями облезала серая краска. На уровне глаз было маленькое окошко, задвинутое с внутренней стороны задвижкой. «Исследовательская коллекция № 2» было написано рядом на табличке на белой стене.
Вдруг у меня снова появилось ощущение дежавю, которое уже посещало меня раньше этой ночью, хотя я на сто процентов был убежден в том, что никогда не был в этой крепости, не говоря уж об этом подвале. Но это было нечто большее, чем просто внезапно возникшее смутное ощущение, что я когда-то раньше был здесь, не какое-то короткое возбуждение моего рассудка, вызванное какой-то комбинацией красок и запахов, которые уже где-то когда-то мне встречались. Хотя мой разум энергично противился этому, почти истерически возмущался и твердил, что ничего подобного быть не могло, мои чувства настаивали на том, что я уже однажды был здесь, и забрасывали меня ощущениями, полученными здесь. Они таились в подсознании, были забыты и вытеснены, потому что были слишком ужасны, слишком мучительны, чтобы я мог не иначе поступить с ними, как сковать их цепями и избегать даже изредка бросать на них взгляд. Это был сильнейший страх, паника, сознание, что ни в коем случае и ни за что на свете нельзя открывать эту дверь, ни при каких обстоятельствах мои ноги не должны переступить порог этой двери, и я не должен хотеть увидеть то, что находится в этом помещении, потому что я не выдержу этого, потому что это может разрушить меня и ничего от меня не оставить. За этой дверью меня ожидало нечто несказанно ужасное, один лишь вид которого мог убить — и не только физически.
Дрожь в моих ногах внезапно охватила все мое тело. Я так крепко сжал рукой пальцы Юдифи, что ей, наверное, стало больно, и она посмотрела на меня смущенным взглядом. Я тяжело задышал, а сердце в груди застучало как барабан и мне вдруг стало ужасно жарко.
— Нечего копаться, парень! — Карл нетерпеливо ткнул меня револьвером между лопаток, потому что я не делал попыток открыть дверь. Его голос звучал, правда, уже не так решительно, как ему бы, наверное, хотелось, но все-таки довольно твердо.
Этот трактирщик определенно был эгоистом, но при этом не слишком умным, потому что, даже если он и не пережил такую мощную атаку страха и паники, как я в этот момент, он все равно мог бы сложить два и два. Он мог бы предположить, что после всего, что мы узнали о бессовестных нацистских ученых, профессоре Зэнгере и этой крепости, ничего особенно приятного за этой дверью, которая так многозначительно называлась, нас не ждало. Но его сокровище было для него гораздо важнее нашего душевного благополучия.
— Открывай дверь! — настаивал он. — Немедленно!
— Я с тобой, — Юдифь глянула на меня с почти материнской заботливостью, шепча мне эти слова, я осмелел и нажал на грубую дверную ручку. Это я должен быть здесь ради нее и заботиться о ней, а не наоборот. Как я могу внушить ей чувство безопасности, если я сам не в состоянии владеть собой?
Чего бы я ни ожидал, открывая эту дверь, я этого не встретил. Карл медленно и осторожно осветил все помещение, в которое мы вошли. Оно чем-то походило на кабинет ректора на втором этаже — по крайней мере, массивный письменный стол красного дерева у левой стены запыленной комнаты был, казалось, настоящим клоном того стола, в котором я нашел фотографии — он был абсолютно такой же, включая безвкусную настольную лампу с зеленым абажуром, только у этой лампы абажур был разбит и наполовину рассыпался, так что столешница была усеяна бесчисленными маленькими осколками, которые в свете фонарика сияли как изумруды. Справа на стене я различил деревянную стойку для ружей, в которой не было оружия, а только наклонно торчало деревянное древко, на котором висел треугольный вымпел. Я идентифицировал его как один из вымпелов на скаутской фотографии из потайного ящика. В остальном комната была совершенно пуста.
Правда, в противоположном конце комнаты находилась еще одна стальная дверь, но уже без смотровой щели. При взгляде на нее у меня случился новый, еще более мощный приступ паники. Мой желудок болезненно сжался и выбросил желудочный сок в пищевод, казалось, кровь застыл в жилах, а на шее затянули проволочный трос, потому что я никак не мог вздохнуть. В какой-то момент мне показалось, что я могу потерять сознание просто от страха, и даже сделаю это, потому что, если бы это случилось, никто уже не посмел бы заставить меня сделать хоть один шаг. Но Карл безжалостно гнал нас вперед.
— Нам нужно дальше, — недовольно ворчал он. — Это всего лишь караульное помещение. А за следующей дверью находится хранилище.
Он нетерпеливо ткнул Элен в руку фонарь, протиснулся вперед нее, грубо оттолкнул Юдифь и меня в сторону, не дожидаясь, пока я сделаю первый нерешительный шаг вперед, добрался до двери, чтобы открыть ее. «Сейчас», — подсказал мне последний остаток моего измученного разума, каким-то усталым, почти покорным тоном. Именно сейчас имеется наилучшая возможность наброситься сзади на толстого трактирщика, повалить его на пол и отобрать у него оружие. Но я был не способен что-то сделать. Мои ноги больше не слушались, все мои силы уходили только на то, чтобы хоть как-то держать их под контролем, чтобы они просто не понесли меня из этого жуткого помещения по лабиринту, чем я не добился бы ничего, кроме тою, что моя паника полностью бы мной завладела, а разгневанный Карл остался бы с обеими женщинами, на которых он, несомненно, самым неприятным образом выместит свой гнев за мой побег.
Хозяин гостиницы рванул дверь. Навстречу мне вырвался прохладный воздух, который принес с собой почти удушающий запах какого-то химического вещества. Мне был знаком этот запах. Я по-прежнему не мог его назвать, но я знал его лучше, чем мне бы хотелось, ближе, чем любой нормальный человек на свете. Это уже было не дежавю, это были воспоминания о чем-то очень знакомом, но по какой-то причине недосягаемые, как будто воображаемые руки, скованные толстыми цепями, цепями, напоминающими те, что были вмурованы в стены тех камер-клеток, в которых мы побывали этой ночью; воспоминания, запертые в спартански оборудованных камерах, в которых звучали крики страха, отчаяния, беспомощности. Смертельный страх.
