— Но сначала мы поищем сокровища, — Карл взял у Элен фонарь и левой рукой показал налево, при этом его правая рука ни на миллиметр не двинулась, оставаясь нацеленной в ту же точку между моими бровями. — Вперед!
— Все еще думаешь о голубе мира на твоем джипе? — спросил я, оборачиваясь и протискиваясь бок о бок с Юдифью по темному коридору, который начался сразу за лестницей. Почему я не могу просто заткнуться? Мне следовало просто терпеливо повиноваться, молча дожидаясь подходящего момента, чтобы выхватить у толстого трактирщика пистолет. Он не хотел стрелять, и я это заметил. Но я был уверен, что, несмотря на это, он может это сделать, если почувствует себя зажатым в угол.
— Видишь, как плохая компания может испортить человека? — фыркнул в ответ Карл. Я прикусил себе язык, чтобы не ответить ему соответствующим высказыванием, что могло спровоцировать его и поставить нас всех в рискованное положение.
В неровном свете фонаря мы продвигались по пыльным, темным проходам. Запах бетонной пыли становился все сильнее, из чего я сделал вывод, что мы с другого конца приближаемся к той части подвала, которая обвалилась, — не слишком приятное открытие, как мне казалось. Никто из нас не мог знать, насколько велик ущерб, который мы причинили зданию, и насколько велика опасность, что после первого обвала последуют еще, после того как мы так основательно нарушили сложившуюся статику и без того ветхого лабиринта и, быть может, превратили подвал в хрупкий подземный склеп, который от малейшего дуновения ветерка может сложиться как карточный домик. Я неуверенно следил за перемещающимся по стенам коридора кружком света; с одной стороны от меня стены были сложены из бутового камня, а с другой — из литого бетона, а когда я посмотрел на оштукатуренный сводчатый потолок прохода, в который мы завернули по грубой команде Карла, в поисках трещин к щелей, то обнаружил их, к моему неудовольствию, немало.
Под потолком были протянуты толстые нити кабеля местами с рыхлой черной изоляцией, точно такие же, какие мы видели в доступной из основного здания части подземного лабиринта. Между ними находились покрытые зеленым налетом медные трубы толщиной с палец, которые выглядели не слишком надежными. Я надеялся, что то, что когда-либо протекало по этим трубам, уже больше там не находилось и поэтому не могло просочиться наружу из какой-нибудь прорехи, чтобы мы не могли надышаться какой-нибудь химии, от последствий отравления которой могли бы страдать всю оставшуюся жизнь. А может быть, нам вообще и не грозило бы удовольствие заболеть раком легких или получить жуткие кожные язвы, а умереть этой же ночью от жестокого отравления. И теперь я уже, без всякого сомнения, чувствовал то, о чем я говорил еще на верхней ступеньке лестницы, и думал, что мне это только кажется: пахло разложением, не сильно, но очень отчетливо. Спертый, застоявшийся воздух в этом подземелье, смешанный с бетонной пылью, от которой щипало в носу, покрывало шершавым налетом язык и жгло в горле, затруднял дыхание.
Мне захотелось пить. Кроме того, мои колени, начавшие дрожать, как только мы приблизились к двери, ведущей в подземелье, дрожали все сильнее. Эта дрожь уже приближалась к такому уровню, что начинала мешать мне идти ровно и отвлекала от страха, что на самом деле в любую секунду нам может в буквальном смысле потолок упасть на голову. Но когда я глубоко вслушивался в себя, я слышал, что это нечто большее, чем обычный страх несчастного случая. Тихим шепотом где-то в глубине мозга мой внутренний голос нашептывал мне, что мы неправильно поступаем, что нам нельзя идти по этой дороге и что лучше мне поскорее повернуть назад, пока я еще могу, потому что то, что ждало нас в глубине этого подземелья, было гораздо ужаснее, чем несколько кусков штукатурки или бетона, оторвавшихся от потолка, потому что это нечто гораздо хуже, чем сама смерть.
Я приложил все силы к тому, чтобы не прислушиваться к себе. Лучше мне сейчас на себе не сосредотачиваться, в конце концов, как говорила Элен, после рукопашной схватки с этим толстым хиппи у меня было как минимум сотрясение мозга. И возможно, это совершенно нормально, что я не слишком соображал и казался самому себе слегка шизофреником.
Я перестал следить за кружком света, отбрасываемым фонарем Карла, и опустил голову, так как мое внимание привлекло нечто не менее тревожное: кровавый след, который я заметил еще на лестнице, продолжался и в этом темном проходе, хотя мы прошли не меньше пятнадцати метров и сделали уже два поворота, а может быть, даже больше. Я перестал обращать на него внимание, хотя это, несомненно, было гораздо более важным, чем рассматривать трещины на потолке, но, видимо, след все это время не прерывался. Тот, кто совсем незадолго до нашего прихода был здесь, наверняка потерял иного крови — маленькими каплями, но в целом много.
Я не сомневался, что Мария мертва. Я сам видел, как она застрелилась и свалилась вниз на мостовую, и мне не надо было видеть ее труп собственными глазами, чтобы знать, что наша «серая мышка» мертва. Ну тогда кто мог оставить этот след? Стефан? Конечно, это мог быть Стефан. В конце концов, как-то ведь он нашел дорогу внутрь крепости. Во время своего падения он не сильно поранился, может быть, у него немного кровил нос, прежде чем убийца прикончил его ударом кинжала в спину. И поэтому он оставил эти капли крови на полу, это могло быть так, убеждал я себя, но мне это не удавалось. В моем рассуждении была ошибка, даже если я не мог ее обнаружить из-за своего плохого самочувствия.
Может быть, здесь побывала Мария после того, как обвалился туннель. Она была на башне, вероятно, в результате обвала открылся проход между обеими частями подвала, и она подумала, что это значит, что нам удалось проникнуть отсюда в круглое помещение под башней и таким образом найти еще одну дорогу на свободу, кроме крепостной стены. Эта теория мне понравилась. А то обстоятельство, что она содержала те же логические ошибки, что и теория, которую я развивал несколько секунд назад, я просто проигнорировал, потому что она давала мне надежду избавиться наконец от одутловатого образа Карла. И тем не менее, мой внутренний голос настойчиво твердил, что нужно осмотреть труп Марии на дворе, в то время как голос моего рассудка терпеливо, но не особенно успешно возражал, что это реальность, а не какой-то дешевый фильм про зомби или захватывающий триллер Стивена Кинга.
Я уже давно был не в состоянии выдумать себе какую-нибудь арифметическую головоломку, на которой я мог бы сосредоточиться, чтобы отвлечься от своих сумасшедших мыслей, не говоря уже о том, чтобы ее решить. Так что я ограничился тем, что начал считать свои шаги, что было не так оригинально, но зато полностью соответствовало моей цели. Когда мы сделали еще три поворота и я досчитал до ста двадцати трех, мы дошли до места крушения, которое устроили: обвал затронул не только то помещение, в котором мы в тот момент находились, но и значительную часть подвала. Если в последнем проходе мы только изредка натыкались на небольшие белые куски штукатурки, слетевшей с потолка, которые напоминали нам о катастрофе, то здесь мы вдруг увидели гору мусора высотой до бедер, который еще недавно был частью стены, граничащей с другой частью лабиринта. Трещины толщиной с палец тянулись по потолку от места обвала, разорванные куски кабеля торчали, как демонические, тощие пальцы, которые тянулись к нам из горы мусора, и кругом из пыли и бетона виднелись изогнутые, острые металлические обломки. Мне показалось, я услышал угрожающий скрежет, который раздавался откуда-то поблизости, и схватил Юдифь за руку, чтобы оттащить ее подальше хоть на шаг туда, откуда мы пришли.
