У меня не было времени копаться во всем этом. Мне нужно было бежать, найти Юдифь и остальных, и как можно скорее, пока силы меня не покинули и я не оказался беззащитным перед убийцей. К тому же в это мгновение я обнаружил, что с моими глазами что-то не так. Как будто кто-то наложил друг на друга два изображения: совершенно отчетливо я видел светлый коридор со свежевыкрашенными стенами, на которых возле каждой двери была прибита табличка с номером комнаты и именем, и одновременно я видел уходящий вдаль коридор с гнилыми дверями и отслаивающейся с потолка штукатуркой, такой, каким я его знал.
Это всего лишь сон, снова сказал я себе с отчаянным усилием. Я могу им управлять и могу его контролировать, и у меня есть силы пройти по коридору туда, откуда доносятся голоса, в комнату напротив, куда, наверное, убежали остальные. Словно пловец на старте я оттолкнулся от дверного косяка и нырнул в коридор, шатаясь, пересек ставший вдруг неимоверно широким коридор, облокотился о стену и, задыхаясь от усталости и обливаясь потом, дотянулся наконец до спасительного косяка противоположной двери, схватился за него руками и начал карябать ногтями гнилое дерево.
Это была дверь, на которой висел вымпел бойскаутов. Детским почерком, аккуратными отчетливыми буквами на табличке с именем было выведено «Франк Горресберг». Это мое имя!
Дрожащими пальцами я ощупал бумажную табличку, вставленную в рамочку, и вынул ее. Это была не иллюзия! Я ощупывал пальцами шершавую бумагу в моей ладони, она еще пахла типографским отбеливателем — это была действительность! Под моим именем было выведено еще одно: Маркус Куфер… Это имя не говорило мне ничего. Я заглянул в комнату и увидел образцовую интернатскую комнату. Простыни на узких кроватях были туго натянуты, а скромные подушки и шерстяные одеяла лежали аккуратно сложенные, как в казарме. Проклятый чужак в моей голове!
Как в комнатах Элен и Марии, как в той, где я первоначально остановился, так и в этой напротив двери находились два маленьких узких окна. Одно из них было полностью перекрыто тушей Карла, который стоял возле него и, как прикованный, смотрел вниз во двор. Элен и Юдифь стояли возле соседнего окна.
— Юдифь, — тихо выдавил я.
Юдифь испуганно вздрогнула и обернулась ко мне. Она услышала мой шепот! Хотя я до сих пор не мог с точностью сказать, где кончается сон и начинается реальность, я все же мог на сто процентов сказать, что, по крайней мере, я абсолютно реален. Ее лицо выглядело невероятно бледным, еще бледнее, чем недавно, когда Элен зашивала рану на ее руке. Это от потери крови, попытался успокоить себя я. Это все из-за большой кровопотери, это совершенно точно.
Я почувствовал, как что-то теплое стекает у меня из носа прямо на губы. Металлический, почти ржавый вкус распространился у меня во рту, а головная боль подступила с удвоенной силой, распирая мой череп изнутри. Я снова почувствовал что-то чуждое внутри моей личности. Может быть, я действительно сошел с ума, подумал я, а может быть, у меня даже перелом черепа. Не знаю, что было бы лучше.
Губы Юдифи шевелились, когда она поспешила ко мне, но звуки, которые она произносила, не оставлял и следа в моем сознании, никак не сочетались в понятные слова, они громоздились в моей голове друг на друга и смешивались в какую-то неудобоваримую массу. Я ощупал рукой нос. Когда я посмотрел после этого на свои пальцы, на них была темная кровь. Юдифь подошла ко мне, просунула мне руки под мышки и подвела к Элен, чтобы они могли поддержать меня вместе. Ее губы непрерывно шевелились, в моей голове оглушительно звучали и отдавались эхом бессвязные гласные и согласные звуки, но я не понимал ни слова из того, что она говорила. Издалека донеслась снова мелодия «Лили Марлен», и я узнал строчку скорее по мелодии, нежели по словам, и снова в моем мозгу вспыхнули слова Лили Марлен: «И мы свидимся снова…» Снова эти же слова, эта же мелодия, эти же такты…
Может быть, я потому потерял рассудок, что проломил себе череп?
Из окна был виден весь мощеный двор крепости.
Полная луна вышла из-за черной завесы облаков (полная луна? Я руку бы дал на отсечение, что когда мы приехали в крепость Грайсфельдена, на ночном небе был виден лишь тоненький серпик!) и пролила серебристый, бледный свет на фронтон и стены старой крепости, в которых что-то было не так. Я в замешательстве взглянул на обеих женщин, а затем снова в темноту. И докторшу, и Юдифь в ярко освещенном помещении и непосредственной близости я, тем не менее, видел как-то расплывчато, а грубые, массивные каменные блоки, из которых была построена крепость, я мог рассмотреть во всех подробностях, хотя при этом они казались какими-то нездешними, как будто из другого мира.
Юдифь указала вытянутой рукой на украшенную зубьями сторожевую башню, ту огромную круглую башню, у которой не было входной двери. На верхней платформе этой башни стояла Мария. Она была от нас на расстоянии нескольких десятков метров, была темная ночь, и, тем не менее, я совершенно отчетливо различал ее, более того: я видел каждую деталь. Журналистка стояла спиной к зубьям, прижимаясь к холодному камню, как будто она боялась чего-то, что может появиться из опускающейся двери, которая вела на площадку, как будто она в отчаянном страхе отступала от чего-то, пока ее не остановили зубья крепостной башни высотой почти по плечи. В руке она держала маленький пистолет. Над двором прокатился звук выстрела. Я не должен был бы узнать Марию в этой темноте, не должен был увидеть пистолет в ее дрожащей руке, и, тем не менее, я все это совершенно отчетливо видел.
Затем мои глаза заволокло туманом, а когда он рассеялся, я увидел на платформе уже не Марию, а темноволосую девочку в бордовом платье. Мириам! А с неба тянулась тонкие, словно паутина, марионеточные нити, которые управляли Марией и под воздействием которых она сейчас исполняла странный танец, состоящий из отрывистых движений, а из пустоты раздавалась мелодия, словно из огромного граммофона: «И мы свидимся снова…»
Мария забралась на один из зубьев. На платформе появился третий персонаж, мужчина в белом халате, но я не мог различить ни его лица, ни что он делал. Мне показалось, он кивнул ей, или это он угрожает? Я не понимал. В голове стучала неимоверная боль. Я зажмурил глаза, затем снова взглянул на крепость и снова увидел Марию, все еще стоящую на одном из зубьев. Она оглянулась через плечо к нам и несколько мгновений смотрела мне прямо в лицо. Это было совершенно невозможно, но у меня было такое чувство, как будто она прямо буравит меня взглядом. Потом она подняла пистолет и приставила дуло прямо ко лбу. По ее бледному, но необычайно выразительному лицу текли слезы. Сверкали серебром тонкие шнуры, связывавшие все ее члены с невидимым, таинственным кукловодом где-то в недостижимой дали, который управлял каждым ее, даже самым незаметным, движением.
Снова раздался выстрел, но он прозвучал громче, ярче, беспощаднее всего, что я до сих пор слышал. Перед моими глазами что-то ярко сверкнуло. И тут же меня охватила плотная темнота, которая избавила меня от нестерпимой боли в голове.
Я проснулся, стоя на обеих ногах перед огромными каменными воротами, которые охраняли трое мужчин, вооруженных алебардами и длинными мечами. На них были надеты длинные белые мундиры, и они производили такое впечатление, что не будут медлить ни секунды, если им представится возможность пустить в ход это оружие.
