В этот момент мне едва ли не было жаль Эда, хотя все время до сих пор из всех моих новых родственников он нравился мне меньше всех, можно сказать, что я едва выносил его. Однако в последние минуты Мария хорошо поработала над тем, чтобы освободить для себя место на первой строчке моего черного списка, и ей это удалось. Когда я увидел этот искренний эмоциональный всплеск Эда, Мария тут же вышла на первое место.
Я понял, что он хотел сказать, даже лучше, чем мне бы этого хотелось. Я приучил себя никогда не вспоминать свое прошлое ранее восемнадцати лет, когда я думал или говорил о себе. Мои родители тоже умерли, когда я был еще маленьким, и я, так же как и Эд, сменял интернат за интернатом. Однако у меня не было родственников, которые хотя бы немного хотели позаботиться обо мне. Меня переводили с моим чемоданом и портфелем из одной школы в другую, и меня всегда сопровождало чувство унижения, что меня никто не любит и я не нужен никому, кроме нескольких учителей и какого-то опекуна, с которым я даже не был лично знаком. Его предназначение было лишь в том, чтобы постоянно держать меня на дистанции и проматывать скудное наследство, оставленное мне моими бедными родителями. Когда я получил аттестат зрелости, от моих денег уже ничего не осталось.
Я не только умом понимал, как чувствует себя Эд, я мог совершенно доподлинно чувствовать это на основании своего собственного жизненного опыта. Все мое детство мне очень не хватало кого-то, кого я бы мог посещать на каникулах и кто бы нуждался во мне. И не важно, в какую форму этот кто-то когда-то одевался. Я сочувствовал Эду. Я смотрел на него иными глазами, чем до сих пор.
— Твой дед входил в состав Управления «А» в ставке персонального штаба рейхсфюрера СС.
Мария не унималась. В ее голосе послышались ультимативные нотки. Я больше не мог ее выносить.
— А может, ты перейдешь на китайский, раз ты такая умная? — сердито выпалил я. Мои пальцы нервно перебирали содержимое карманов моих джинсов и царапали сжатые в кулаки ладони. Все мышцы моего тела напряглись. Если бы я ослабил контроль над собой, я бы сделал нечто, чего я никогда еще не делал в своей жизни и ударил бы женщину, чего бы я себе никогда не простил. — Что это все, наконец, значит?
Мария со вздохом закатила глаза, чтобы окончательно и бесповоротно продемонстрировать мне мою позорную неосведомленность. Но мне совершенно не было стыдно за пробелы в моем образовании (были гораздо более захватывающие области, в которых я мог раскрыть мой потенциал), так что этим она только еще больше убедила меня в своем безграничном высокомерии.
— В составе Управления «А» в 1942 году начало свою работу Научное общество истории немецкого духовного наследия. Это общество разрабатывало различные исследовательские проекты. Начиная с каких-то сумасшедших эзотериков, которые разыскивали кольцо Нибелунгов, до врачей-преступников вроде Зигмунда Рашера. Которые проводили человеческие опыты в концентрационных лагерях.
Она снова показала на книгу, которую она все еще держала перед собой как трофей.
— В этой книге есть целая страница, которая посвящена Рихарду Краузе. Прежде всего, там сказано, что он объезжал оккупированные земли Восточной Европы по поручению Управления «А». Как ты думаешь, Эд, что он там делал?
— Мой дед не был преступником, — бессильно, но упрямо повторил Эд. Его детские воспоминание и нападки Марии на единственного любимого им человека привели к тому, что у него был поистине жалкий вид.
Мария наслаждалась своим превосходством. Она выглядела как хулиган, бьющий лежачего.
— Ну, разумеется, нет, — с ненавистью сказала она. — Он был, без сомнения, прекрасным парнем, который служил послом доброй воли по поручению СС.
Несколько минут моя головная боль постоянно удерживалась на довольно нервном, но все еще переносимом уровне. Но вдруг я почувствовал, как мои виски пронзила боль, прошла сквозь череп и прокатилась волной тупой боли, которая на некоторое время заставила плясать пестрые точки перед глазами. Неукротимая ненависть, которую я почувствовал еще в холле к Марии, когда ее появление после странного фокуса моего сознания вернуло меня к реальности, снова вернулась ко мне.
Я вырвал книгу у нее из рук и сердито отшвырнул ее в угол.
— Хватит! — крикнул я. — Ты здесь никому не судья, даже если ты так нравишься в этой роли сама себе!
Мария испуганно вздрогнула и отступила от меня на один шаг, как будто я ее ударил или как будто я, по крайней, мере выглядел так, как будто хотел это сделать. А я вовсе не был уверен в том, что я этого не хотел.
Юдифь избавила меня от принятия решения, быстро встала между нами так, что у меня не было возможности сделать что-либо Марии, не задев при этом Юдифи.
— Я предлагаю всем пойти на свежий воздух и немного успокоиться, — спокойно, но твердо сказала она.
На этот раз в виде исключения Элен, видимо, была с ней согласна, так как она быстро поднялась со своего места, подхватила Марию и вытолкала ее вон из кухни, как невоспитанного ребенка, которому она хотела за дверью прочитать нотацию. Мария не сопротивлялась. Всплеск моей злости выбил ее из колеи и вернул ее к роли неуверенной в себе серой мышки, которая, казалось, и не умеет ни сопротивляться, ни возмущаться. Юдифь поспешила за ними обеими, а поскольку я решил, что они правы и немного свежего воздуха мне не повредит, я последовал за ними, но остановился в дверном проеме и оглянулся на Эда и Карла. Эд все еще сидел, съежившись, словно покинутый пес, на своем месте и смотрел мутным взглядом в пустоту, а Карл все еще стоял, прислоняясь к стене, и вообще не делал ничего, что могло бы обнаружить его душевное состояние.
Я вышел из кухни, пересек холл и вышел к дамам во двор. С некоторым облегчением я констатировал, что у Юдифи еще остались сигареты. Она достала из пачки одну сигарету, с жадностью затянулась и предложила закурить Элен и мне. Я с благодарностью воспользовался ее любезностью и с удовольствием насладился воздействием табачного дыма на мои легкие, примирившись при этом даже со все еще ощутимой головной болью.
— Если дед Эда действительно… — осторожно начала Мария после того, как все мы молча постояли некоторое короткое время на дворе, глядя в темноту, но ее резко оборвала Элен.
— А если моя прабабушка была повивальной бабкой Гитлера, что с этим прикажешь делать? — набросилась она на Марию. — Это не играет никакой роли и никого здесь не интересует, понятно тебе? Лучше бы ты остановилась вовремя, пока мы не начали интересоваться, почему ты так хорошо осведомлена обо всем этом, фрейлейн послевоенный архив. Подробность твоих знаний явно превосходит коллективные знания целого студенческого сообщества.
Мария испуганно отшатнулась от нее. Затем она опустила голову, и весь остаток нашей короткой вылазки во двор провела в боязливом молчании. Даже Элен и Юдифь предпочли больше ничего не говорить, а я коротко извинился и воспользовался моментом, чтобы повернуться к ним спиной и помочиться на фасад главного корпуса, пока давление в моем мочевом пузыре не сыграло со мной злую шутку и не заставило искать туалет на верхнем этаже, как это уже было с Марией.
