— Да, и насчет Стефана, — нерешительно сказал я, когда мы вышли из кухни, не понимая, почему я это делаю. — Мне очень жаль. Я имею в виду, мне жаль, что он так вел себя с вами.
Хотелось ли мне обозначить свое миролюбие, подсластить ему пилюлю из-за того, что я надеялся выведать у него что-то важное (я был железно убежден, что он кое-что от нас утаил, кроме своего исследовательского штаба по поискам нацистского золота в подвале), или это было следствием моей собственной нечистой совести? Если да, то почему? Я же ничего не сделал Церберу, хотя был близок к тому, чтобы оторвать ему голову. Возможно, этого было достаточно. Возможно, я просто хотел доказать себе самому, что я был в состоянии противостоять всем негативным побуждениям, которые рождала ледяная атмосфера этих развалин, что я в состоянии придерживаться моих собственных миролюбивых, социально приемлемых установок.
Или я просто хотел сказать что-то, пока Юдифь не начала говорить.
— Ну ладно, — Карл со вздохом пожал плечами и состроил гримасу мученика. — Вы вовсе не должны извиняться. Напротив. Я должен поблагодарить вас. Если бы не вы, может быть, он и убил бы меня.
Я благодарно кивнул ему. Возможно, это было именно то, что я хотел услышать. Я чувствовал себя почти героем, когда мы вышли из главного здания и перешли с одной стороны двора к противоположной.
По широкой дуге я обошел шахту, в которой исчез фон Тун, и невольно замедлил шаги, когда мы приблизились к бывшему учительскому корпусу, который находился недалеко от странной башни без дверей, которая уходила на головокружительную высоту и казалась нам в темноте угрожающей черной тенью. Летучие мыши, хлопая своими кожаными крыльями, кружили вокруг шпиля на ее верхушке. Юдифь забыла о своем разочаровании от моей неудачной попытки оставить ее с Элен в ту же секунду, когда она увидела этих маленьких черных зверушек, мелькающих в небе над башней, и схватилась за мою руку, ища защиты. Мой желудок сжался в комочек едва ли больше теннисного мячика, когда эти летающие чудовища вызвали в моем сознании еще совершенно свежие воспоминания о падении Стефана. Кроме того, я чувствовал неприятный стук в затылке, который предупреждал меня, что следующего приступа мигрени осталось ждать совсем недолго.
С тех пор как я оказался в Грайсфельдене, приступы мигрени сопровождали меня на каждом шагу. Они на короткое время снижались до вполне приемлемого уровня, но не проходили полностью ни на одну секунду. Они заявляли о своем приближении с каждым шагом, который я делал на влажной мостовой, мерцающей мокрым гранитом в лунном свете.
— Кажется, они гнездятся наверху, — с содроганием констатировала Юдифь. — Я даже не хочу думать, сколько их еще прячется в этой башне.
— Мы никогда этого не узнаем, — пожимая плечами, проговорил Карл. — Я уже говорил вам, что в этой башне нет входа. Одному богу известно, о чем думал тот великий архитектор, который ее возводил.
Хотя я и не видел, так как, запрокинув голову, уставился в темноту и наблюдал крошечных летающих монстров с более чем неприятным чувством в животе, я почувствовал, что Юдифь содрогнулась. Не хотелось бы мне быть в ее шкуре. Летучие мыши явно были ее фобией. Лишь от одной мысли, что ситуация была бы связана с моей собственной слабостью и я стоял бы сейчас перед огромной, с пола до потолка, набитой пауками башней, меня бросало в холодный пот. Я отогнал от себя эти мысли и крепко прижал к себе Юдифь.
— Мне так не кажется, — Юдифь оттолкнула мою руку и отстранилась от меня, взглянув на меня со смешанным выражением протеста, гнева и решительности. Я смущенно посмотрел на нее. — Должен быть вход, — сказала она и отважно шагнула к ветхой башне. — Незакрепленный камень, который можно отодвинуть, люк в полу или еще что-то в этом роде. Никто не построит башню высотой в двадцать метров лишь для нескольких летучих мышей!
— Но, по всей видимости, это случилось, — вздохнул Цербер и покачал головой. И, словно прочитав мои мысли, он добавил: — Ну и для пауков. От них тоже достаточно много хлопот.
Юдифь подошла вплотную к старой башне и начала обследовать каменную кладку дециметр за дециметром, светя фонарем, который она взяла у Карла из рук, подходя к башне. Должно быть, ей только что пришло на ум, что она все еще разочарована моим поведением на кухне, когда я пытался от нее отвязаться, и решила разом доказать и мне, и себе самой, что она вовсе не боится и не зависит от меня.
Я повернулся налево и подошел к одноэтажному, осевшему вниз зданию, которое когда-то служило убежищем для горстки учителей от толпы невоспитанных, орущих, неутомимо бормочущих, скучающих по дому детей и подростков. Теперь я надеялся, что оно предоставит мне защиту от злобы Юдифи, остального мира и конечно же от себя самого. А возможно, я действительно найду второй выход, наличие которого так яростно оспаривает Карл.
— Вы не беспокойтесь, идите с ней, — бросил я через плечо Карлу, поднимаясь на две ступени к массивной, на мое счастье, лишь прикрытой деревянной двери и открывая ее. Дверь отозвалась ужасающим скрипом древних ржавых петель. — Здесь я и один справлюсь.
Все должно было быть по-другому, однако, когда я зашел в узкий, совершенно темный коридор, находившийся за дверью, мне навстречу ударил порыв воздуха, который был гораздо холоднее, чем тот ветер, который только что дул мне в уши на улице. Я почувствовал, как волоски на моих руках и на моей груди встали дыбом. Я быстро закрыл за собой дверь, чтобы прекратить сквозняк, хотя из-за этого я вообще перестал что-либо видеть. Но гусиная кожа все равно осталась. Я изо всех сил старался не обращать на нее внимания, так же как и на пульсирующую, быстро нарастающую головную боль, и подошел к круто поднимающейся наверх лестнице.
Лестнице? Черт возьми, я совершенно ничего не видел. Мои глаза все еще не привыкли к абсолютной темноте внутри здания, я бы не смог различить пальцы на ладони прямо перед глазами. Ну и откуда, скажите на милость, мне знать, что я подошел именно к лестнице? Откуда мне знать, из какого материала она сделана еще до того, как ее первая ступень заскрипела под моими ногами, а моя рука схватилась за деревянные перила, покрытые небогатой резьбой? Откуда я вообще знал, в каком направлении я должен был повернуться? И почему, собственно, я не сделал того единственно разумного, что мог бы сделать — поискать выключатель, прежде чем ступить на лестницу? И как я мог знать, что ни на первом этаже, ни на втором нет электрического света?
И тем не менее я был совершенно уверен в этом.
Мной овладело тягостное чувство. Точно такое же, как и в подвале внизу; дежавю, только с силой на грани разумного. Это был не первый раз, когда мои ноги ступали по этим ступеням. Я попытался отогнать эту мысль и сосредоточиться на постепенно охватывающей затылок головной боли, но это мне не удалось, хотя боль уже была такая сильная, что мне почти стало дурно. Мое сердце бешено колотилось, когда я медленно, на дрожащих коленях приближался ко второму этажу. Я чувствовал, что у меня на лбу и за ушами выступило множество крохотных капелек холодного пота, которые сливались друг с другом, превращались в более крупные и ручейками стекали по моей шее за шиворот. Я был здесь не впервые.
