Солнце обжигало Мадлен лицо. Она отодвинула стул в тень дерева, вытянула ноги, закрыла глаза. Улыбаясь со смеженными веками, она видела себя снова двадцатилетней, рядом с Юбером, на набережной Сены.
Солнце слепило глаза, и Жан-Марк опустил защитный козырек, Жильбер, сидевший за рулем, последовал его примеру. Машина быстро и ровно катила по Южной автостраде. Встречный ветер, вливаясь через опущенные стекла, обдувал лица. Жильбер расстегнул воротник рубашки. Большие солнечные очки подпрыгивали на его тонкой переносице.
— Обгони этот грузовик, — сказал Жан-Марк.
Жильбер выполнил маневр, вернулся в правый ряд и заметил:
— Ты действительно хороший учитель. Благодаря тебе я почти разобрался с бакалореатом
[26]
, а теперь — с твоей помощью — сдам на права!
— Вот-вот, — подхватил Жан-Марк, — другим помогаю, а сам…
— Да что ты можешь знать? Дождись результатов! Будем надеяться, что ты не нарвешься на слишком придирчивого экзаменатора…
— С тем, что я навалял в работах по гражданскому и торговому праву, самый снисходительный экзаменатор будет просто обязан завалить меня. Нет, все пропало, я это чувствую. Придется пересдавать в октябре, а до тех пор заниматься как проклятому!
— С Валери под боком? — съязвил Жильбер.
Жан-Марк не стал отвечать. Мерный шум мотора отдавался у него в голове. Он вдруг с удивлением осознал, что больше не радуется этой их вылазке, о которой так долго мечтал. Приближение некоей даты меняло все его планы, искажая реальность. Неважно, что они с Жильбером были едины в мнениях касательно многих важных в этой жизни вещей — женитьба-то грозила одному Жан-Марку! Еще три недели! Он тратил последние мгновения свободы с расчетливостью скупца, пребывающего в трагической уверенности скорого и неизбежного разорения. Он не только не чувствовал счастливого нетерпения жениха, но — напротив — воспринимал все происходящее с тоской и ужасом. Наверняка большинству мужчин знакома эта предсвадебная тревога. Он — такой же, как все. И как все, он привыкнет, смирится. Возможно, даже станет, в определенном смысле, испытывать удовлетворение от того, как устроилась его жизнь. А теперь ему предстоит заниматься списком гостей, приглашениями, визитами к портным…
Несколько машин обогнали их автомобиль.
— Все едут быстрее нас, — посетовал Жильбер.
— Вот и хорошо, — отвечал Жан-Марк, — мы ведь никуда не торопимся!
— Ну да! Некоторые люди не торопятся, потому что у них впереди вся жизнь, а нам осталось всего несколько часов.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А ты не понимаешь?
Бисеринки пота блестели у корней его белокурых волос. Он снял очки, взглянул на Жан-Марка. Его глаза были мокрыми от слез. Внезапно он пролепетал:
— Умоляю тебя, Жан-Марк, не женись!
Музыка его голоса, блеск его глаз.
— Опомнись! — приказал Жан-Марк. — Смотри на дорогу!
Жильбер ответил, глядя прямо перед собой:
— Не женись! Ты не любишь Валери и не осмеливаешься в этом признаться даже самому себе. Кого ты пытаешься обмануть, ломая комедию? Ее? Себя? Я не дурак! Я знаю, что происходит у тебя в голове! Ты не имеешь права погубить свою жизнь из-за того, что однажды вечером, по слабости, по глупости, предложил этой девушке выйти за тебя замуж! Ты самый чувствительный, самый тонкий, самый глубокий человек из всех, кого я знаю, а она — всего лишь светская идиотка! А ее родители! А друзья! А окружение! Все это фальшиво до омерзения.
На мгновение Жан-Марк разозлился — Жильбер облек в слова его собственные мысли. Нет ничего хуже спора, в котором противники в душе согласны друг с другом! Поборов раздражение, Жан-Марк, не скрывая заливавшей его душу нежности, прошептал:
— Есть вещи, которые ты не способен понять, Жильбер!
— Я все понимаю! — закричал тот в ответ. — И прежде всего то, что ты боишься скандала! Ты слишком хорошо воспитан, чтобы разбить окно, даже если тебе грозит смерть от удушья! А ведь стоит тебе только захотеть, и все будет так просто устроить!
Они замолчали. Сотни машин ехали по этой дороге, и в каждой, возможно, разыгрывалась своя драма. Жильбер увеличил скорость, глядя вдаль, на линию горизонта. После развилки на Фонтенбло он проворчал:
— Посмей только сказать, что тебе нравится ее кожа!
— Заткнись, Жильбер!
— Я молчал много месяцев! Больше — не могу! Жан-Марк, давай сбежим! Другого решения не существует!
— И как ты это себе представляешь?
— У меня есть деньги! Уедем вдвоем в Египет… нет, в Грецию! Увидеть Грецию с тобой! Вообрази — мы увидим эту застывшую под солнцем красоту собственными глазами!
Его возбуждение передалось Жан-Марку.
На долю секунды он тоже поверил в возможность этого безрассудного счастья, чистого и незыблемого, как небо Греции. На память пришли фотографии, сделанные год назад отцом и Кароль во время круиза. Обломки колонн, драгоценные рельефы, Кароль, прислонившаяся к мраморной глыбе, улыбающаяся солнцу. Только она могла бы спасти его от Валери. А возможно, и от Жильбера! Потому что она была больше, чем женщина: в ней присутствовало нечто роковое, неизбежное, она походила на героинь древнегреческих трагедий — Клитемнестру, Электру, Гермиону, Федру… Имена из школьного учебника, оживающие на древней земле Эллады. Орест и Пилад прогуливались рука об руку по улицам Афин. Там все было возможно и прекрасно, потому что солнце освещало пыль веков. «Здесь — неумолимая цепь событий: помолвка, свадьба, прием, контора, деньги, постель… Там — бегство из своего времени. Уехать, уехать… Но ведь однажды придется вернуться…»
Перед глазами Жан-Марка разматывалась бесконечно-монотонная лента шоссе. Время от времени, несмотря на опущенный защитный козырек, в глаза ему попадал солнечный блик. Они остановились у пункта сбора дорожной пошлины. Под пристальным взглядом полицейского мотоциклиста в белом шлеме, стоявшего рядом с застекленной кабинкой, Жильбер заплатил два франка. Машина тронулась с места, мягко заурчав мотором. Жильбер плавно переключил скорость.
— Невозможно! — произнес Жан-Марк.
— Что — невозможно?
— Уехать вдвоем, нам с тобой!
— Но почему? Ответь! Почему? Мы будем так счастливы там!
— Там — возможно!.. Но после, здесь?..
— И здесь, и там, и в любом месте, — отвечал Жильбер.
Их окружал дикий, суровый пейзаж: валуны цвета пепла, врытые в коричневато-желтоватую землю, хрупкие тонкие березы, заросшие, теряющиеся в глубине леса тропинки. Они подъезжали к повороту на Юри.
— Направо? — спросил Жильбер.
