Жан-Марк растерялся на миг.
— Вовсе нет! Ничуть не больше, чем тогда! Такая глупость! Франсуазе взбрело в голову…
— Но она же видела вас, Жан-Марк!
— Видела! Видела! А что это доказывает? Предположим, я на секунду выпустил вожжи… Ну да… Выпустил вожжи!.. И Франсуаза влетела именно в эту секунду!..
Пока он говорил, Мадлен осматривала комнату. Разумеется, Кароль побывала здесь, это она косо поставила маленький столик у окошка, она выбрала занавеси из сурового полотна, она купила у букинистов на набережных эти наивные эстампы. Со спинки одного из стульев свешивался женский шелковый платок с узором из сухих листьев и петушиных перьев. В прошлом году Мадлен подарила его невестке. Не выпуская изо рта сигареты, она встала и медленно направилась к этому платку.
— Я попытался объяснить Франсуазе, что произошло, — продолжал Жан-Марк, — но она заткнула уши. Откровенно говоря, я рад, что ты приехала, ты хотя бы немного образумишь ее. И когда только она перестанет разыгрывать трагедии по каждому поводу!
Мадлен взяла платок кончиками пальцев и спокойно произнесла:
— А это, по-твоему, не трагедия?
Он нахмурил брови, взгляд его растерянно заметался:
— Подумаешь! Да, Кароль приходила сюда! Ну и что? Она помогала мне устроиться…
Мадлен бросила платок на стул:
— Кажется, ты принимаешь меня за дуру!
Жан-Марк глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки. Потом шагнул к Мадлен с серьезным и решительным видом.
— Я тебя очень люблю, Мадлен, — проговорил он. — Ты для меня больше чем мать. Но я не желаю, чтобы ты вмешивалась в мои личные дела.
— Боишься, что запачкаю руки?! — крикнула она.
Жан-Марк пожал плечами. Дрожащими пальцами Мадлен потушила окурок.
— Не знаю, Жан-Марк, отдаешь ли ты себе отчет в своих поступках. Ведь это гнусность! Умоляю тебя, опомнись! Ты должен порвать с Кароль!
— Ну, — сказал он, сразу принимая холодный вид, — на это ты можешь не рассчитывать!
Лицо его стало недобрым и в то же время жалким, а сам он напоминал злобно огрызающегося мальчишку. Мадлен стало жаль его до слез. Ничего не скажешь, Кароль неплохо поработала! Заглушая в себе растущую нежность, которая грозила совсем обезоружить ее, Мадлен процедила:
— Ты просто подлец!
— Пусть! — взорвался он. — И даже вполне законченный! А мне плевать! Я здесь у себя! Я вправе делать что хочу! Уходи!
— Ты действительно хочешь, чтобы я ушла? — спросила она мягко.
— Я хочу, чтоб ты ушла и чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Мадлен поняла, что, настаивая на своем, она лишь усилит эту вспышку. В детстве у Жан-Марка случались иногда приступы яростного гнева, едва не доходившие до истерики. Самое лучшее сейчас — выждать, пока буря утихнет сама собой.
— Если я тебе понадоблюсь… — сказала она, направляясь к двери.
— Ты мне никогда не понадобишься! Ни ты, ни кто-либо другой! Уходи! Да уходи же! Чего ты торчишь здесь? В конце концов, все вы мне осточертели!
Мадлен вышла, вслед ей неслись вопли. На лестнице она вдруг почувствовала глубокую усталость. Она вела себя бестактно! Наверно. Во всяком случае, задачу свою не сумела выполнить. Оторвать Жан-Марка от Кароль будет нелегким делом, думала Мадлен. Она еще не виделась с Франсуазой, но по телефону они договорились встретиться в шесть часов в гостинице Моне. Стоит ли рассказывать ей про встречу с Жан-Марком? Там будет видно! Мадлен пожалела, что оставила машину в гараже. Жан-Марк поселился гораздо дальше, чем ей казалось. Она двинулась в путь широким солдатским шагом.
Войдя в холл своей гостиницы, она увидела какую-то девушку, поспешно вставшую с кресла. Мадлен не сразу узнала племянницу. Лицо Франсуазы было слегка подкрашено, каштановые волосы золотились на солнце.
— Милая моя! — воскликнула Мадлен, целуя ее. — Я едва тебя узнала! Ты очень похорошела!
Но Франсуаза перебила тетку. Глаза ее выражали тревогу и растерянность.
— Наконец-то ты здесь! Ты даже не представляешь, как это важно… Я так нескладно тебе написала…
— Пойдем ко мне, — сказала Мадлен.
Они поднялись в номер. На столе стоял еще не распакованный чемодан. Мадлен села на край кровати. Франсуаза — в кресло напротив нее. Они обменялись долгим взглядом, потом Франсуаза заговорила будто надтреснутым голосом:
— Что с нами всеми будет, Маду? Я боюсь! Я боюсь себя, ее, Жан-Марка, папы! Ты не представляешь, каким страшным стал для меня наш дом! Эта женщина… Она настоящий дьявол!.. Кокетничает с отцом… ласкается к нему… При мне, при мне, которая все знает!.. Как она смеет!
Мадлен решила нарочно преуменьшить значение случившегося, чтобы Франсуаза не впала в отчаяние.
— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, дорогая.
— Но если бы ты видела их, как я!..
— Не станешь же ты уверять, что минутная слабость…
— Ты называешь это минутной слабостью? Ты просто ничего не понимаешь, Маду! Они… любовники!..
— Откуда ты знаешь?
— Стоит посмотреть на Кароль! Она встречается с Жан-Марком каждый день, а вечерами приходит домой сияющая. И папа отпускает ей комплименты!.. Словом, ужасно!.. Это должно кончиться!.. Ты должна поговорить с Жан-Марком…
— Я уже говорила с ним, — спокойно сказала Мадлен.
— Когда?
— Только что.
Франсуаза придвинулась к ней, все ее тело напряглось.
— И что он сказал?
— Мы долго говорили. Я пришла к убеждению, что серьезного чувства между ним и Кароль нет. Он сделал глупость и, не признаваясь в этом, уже жалеет о ней. И переехал он, чтобы быть от нее подальше.
— Он тебе так сказал? — вскричала Франсуаза. — Но он врет! Он врет! Она научила его лгать! Она сделала из него чудовище!..
Франсуаза закрыла лицо руками. Усадив девушку рядом с собой, Мадлен нежно, как мать, обняла ее за плечи.
— Ты повсюду видишь чудовищ! И рассуждаешь как маленькая девочка. Я уверена, эта глупая история скоро кончится. Кому из нас не случалось терять голову?
— Но всему есть предел! Будь ты на месте Кароль, ты бы никогда ничего подобного себе на позволила!
— Нет, конечно… И все же, кто может за себя поручиться? Иногда могучие инстинкты, глубоко скрытые в нас, о которых мы и не догадываемся, вдруг прорываются наружу.
— Но ведь мы все-таки не животные!
— Внешне как будто нет. Но кто знает, что таится внутри нас?.. Теперь главное, дружок, чтобы все вошло в обычную колею прежде, чем отец что-нибудь заметит. И тебе надо — хотя, откровенно говоря, это и не слишком приятно — поддерживать в доме дружелюбную, спокойную атмосферу. Я же берусь образумить Жан-Марка. Если мы будем действовать вместе, мы добьемся успеха.
