В кухню вошла Франсуаза. Она кончила заниматься и улыбалась с отсутствующим видом, словно все еще не оторвалась от книг.
— Ты печешь блины? Вот здорово! Только не забудь добавить в тесто вишневки!
— Уже добавила, сказала Кароль. — Боюсь даже, что перестаралась!
Не зная, за что приняться, Франсуаза покрутилась на кухне, открыла дверцы буфета и вдруг заявила:
— А хлеба-то у нас нет.
— Вот так история! — воскликнула Кароль. — Я совершенно забыла послать за ним!
— Подумаешь, обойдемся, — проворчал Жан-Марк.
— Ты-то, может, и обойдешься, — возразила Франсуаза, — но не Даниэль. Он, бедняга, вернется голодный как волк! Я, пожалуй, схожу в Пюизо. С удовольствием прогуляюсь, а то голова что-то тяжелая.
— Не хватает только, чтобы и у тебя начался грипп! — забеспокоилась Кароль.
— Что ты! Просто я с двух часов сидела над учебниками.
— Не забудь взять зонтик: наверняка пойдет дождь.
— Я люблю, когда дождь бьет в лицо!
— Ну хоть волосы чем-нибудь прикрой, Франсуаза! — посоветовала Кароль.
— А что с ними сделается, с моими волосами!
Когда Франсуаза ушла, Жан-Марк вздохнул:
— Просто удивительно! Неужели девушка может так мало интересоваться своей прической и платьем?
— А ты придаешь значение элегантности? — спросила Кароль.
— Еще бы! На мой взгляд, она отражает индивидуальность женщины, а ведь это больше, чем красота!
Кароль загадочно усмехнулась и положила веселку на стол.
— Ну все. По-моему, тесто готово.
Оба помолчали. Жан-Марк потянулся и зевнул.
— Что у тебя за книжка? — спросил он.
— «Гвоздь в клоуне».
— Ну и названьице! И можно читать?
— Еще как!
— Ладно! Поднимусь к себе, полистаю.
— Книга в моей комнате, на ночном столике. Немного погодя я принесу тебе грогу и аспирин.
— Да ну его!
— Ты хочешь в конце концов вылечиться или нет?
Кароль вытолкала его из кухни; Жан-Марк был выше ее на целую голову. На правой щеке у нее белела мука́.
Он поднялся по деревянной лестнице с широкими ступенями и перилами из кованого железа, вошел в комнату Кароль и минуту постоял в нерешительности. Ставни были полуприкрыты, поэтому здесь царил приятный полумрак. Прекрасная деревенская мебель отражалась в винно-красных плитках пола. Посреди комнаты изголовьем к стене торжественно стояла супружеская кровать на низеньких ножках, широкая, непристойно самоуверенная. Возле окна на туалетном столике теснились всевозможные баночки, тюбики, флаконы и прочие аксессуары женского кокетства. Очень сильно пахло духами Кароль. Прозрачная ночная рубашка валялась на стуле. С оконной задвижки свисал чулок. Жан-Марк глубоко вдохнул в себя воздух этой комнаты, словно хотел пропитаться им, взял с ночного столика книгу и вышел.
Забравшись в постель, он мысленно похвалил себя за то, что последовал совету Кароль. Под теплым одеялом его охватила блаженная истома. Озноб прекратился. Жан-Марк раскрыл книгу. В общем-то, не так уж плохо в деревне! Что бы он делал один в Париже? Дидье уехал в Перигор к родственникам, а Валерия укатила в Шотландию. Что касается Мики, то пока он не рвался встретиться с ней… Кроме того, Маду собиралась в «Феродьер» и сообщила, что будет послезавтра. Хоть бы к этому времени выздороветь! Он стал дожидаться грога, от которого недавно отказался. Взгляд его рассеянно скользил по строчкам: все персонажи изъяснялись на самом грубом жаргоне. Уже во второй главе наездница была обнаружена в своей актерской уборной с перерезанным горлом и клочком розовой промокательной бумаги, зажатой в кулаке. «Это прекрасное женское тело, изувеченное и простертое в луже крови, являло собой зрелище, одновременно зловещее и сладострастное». «Кароль наверняка забыла про грог!» — подумал Жан-Марк и прислушался. Снизу не доносилось ни звука. «Позвать ее, что ли?» — «Ну и грязная работа! — сказал Джим Хоулен. — Если б я знал ублюдка, который все это устроил…» Жан-Марк взглянул на часы: «Двадцать минут шестого. Потом будет слишком поздно…» — «Едва он произнес эти слова, в дверях появилась роскошная блондинка с крутыми бедрами и вызывающей грудью. Меллори восхищенно присвистнул». Жан-Марк приподнялся на локте. Теперь он был уверен: кто-то поднимался по лестнице. Вошла Кароль со стаканом красновато-золотистого дымящегося грога. Она все еще была в зеленом тюрбане.
— Пей сразу, — сказала Кароль, присаживаясь на край кровати.
Жан-Марк сделал глоток и откинул голову на подушку.
— Я не могу! Очень горячо!
— Заставь себя! Иначе не будет никакого толку. И вот тебе аспирин.
Он проглотил две таблетки одну за другой, запил большим глотком грога, сморщился и стал пить дальше. Кароль взяла у него из рук пустой стакан.
— Какая гадость! — простонал Жан-Марк. — Все горло как в огне!
— Ты, оказывается, неженка!
— Ничуть! Ты, наверное, подсыпала туда динамиту!
— Я положила то, что нужно. Немного погодя измеришь температуру. И если завтра тебе не полегчает, я приглашу доктора Тирегу.
— Врача не вызывают из-за простого гриппа!
— Не спорь! Ты болен и обязан слушаться!
За ее строгостью он чувствовал нежность и больше не возражал, прислушиваясь к странному смятению, поднимавшемуся в глубине души. «Ах, пусть она меня бранит, но пусть ухаживает за мной!» Он вспомнил, как болел в детстве, и всегда одна и та же картина вставала перед ним: слабый свет затененной лампы, микстуры, книжки с картинками, ласковые руки. Только тогда за ним ухаживала Маду… Жан-Марк поспешно отогнал это видение: теперь он взрослый мужчина.
— Я поправлю подушки, — сказала Кароль. — Да и переодеться тебе не мешает, ты весь мокрый!
Она встала, подошла к шкафу, достала чистую пижаму, полотенце, махровую рукавицу для массажа и вернулась к Жан-Марку, сидевшему на постели.
— А ну-ка, разденься, — приказала Кароль.
Он сбросил пижамную куртку, по влажной коже побежал неприятный холодок. Наклонясь вперед, Кароль уперлась коленом в кровать. Совсем близко от себя Жан-Марк увидел освещенное лампой тонкое лицо с внимательными темными глазами. Из открытой склянки запахло одеколоном. После минутного колебания Кароль принялась массировать Жан-Марка. Она С силой терла ему грудь, спину, даже затылок.
— А ты очень мил сейчас! — засмеялась она, взлохматив ему волосы. — Можно подумать, тебе лет двенадцать!
Но смех ее звучал неестественно. Вдруг она умолкла, рука ее замерла. В зрачках появилась мысль жестокая, точная. Взгляд скользнул по плечам Жан-Марка, его подбородку, рту. Как во сне, он взял руку Кароль, снял рукавицу и прижался губами к мягкой, теплой и слишком пахучей ладони. Когда Жан-Марк поднял голову, выражение лица Кароль не изменилось. Они долго молчали, глядя друг на друга. Потом, хотя ни он, ни она не сделали ни малейшего движения, губы их встретились. Жан-Марк ожидал, что она спохватится, оттолкнет его… Но Кароль не шевелилась, она становилась все податливее и бормотала, прижимаясь к его губам:
