Снаружи наоборот — наступила влажная тишина.
«Мы всю жизнь живем на лестнице в Исакии, как мокрицы на окружности тарелки.» — прозвучало в голове. Сознание вернулось.
— Вначале было слово… — пробормотала Коша.
Она потрясла головой, расправила изможденные члены и, шатаясь, побрела в помещение дискотеки.
Череп потерялся.
«Мастер игры,» — вспомнила Коша странное название.
Она вышла наружу окончательно и направилась прочь.
Утро свеже брело по тротуарам громкими отчетливыми шагами. Влажная пудра дождя. Коша почувствовала, что скоро осень. Вскочила в простывший пустой первый трамвай. И ощущение еще не случившегося будущего наполнило ее печалью.
Прислонилась лбом к холодному стеклу и стала бормотать невесть откуда появляющиеся строчки. Слова, словно мантра, окружали ее призрачной стеной, не давая пространству прикоснуться.
В конце проспекта
Лишь вода и небо.
А лето тихо
собирает вещи
А мы куда-то
Бесконечно едем
Не зная сами,
Что все время ищем.
Едем в трамвае
Как море качаясь
Мы не давали
Себе обещаний.
Не наглядеться.
Не надышаться.
Вот бы все время.
Так и качаться.
И я не верю,
что с тобой расстанусь.
Мы друг для друга,
Как огонь и ветер.
Я наизусть
запомнить все стараюсь.
Я навсегда
В себе оставлю это.*
Коша карябала текст в маленьком потертом блокнотике, сладостно, но уже как-то отстранено, вспоминая Рината. Она уже знала, что эти стихи — не про него. Когда-то скоро она будет бесконечно долго ездить в пустых трамваях И кого-то другого, но не Рината, вспоминать с огромной невыносимой печалью.
В районе восьмой линии в раскрытую дверь вскарабкался колченогий старикашка с гроздью медалей на помятом пиджаке и с палкой в крючковатых пальцах правой руки. Он направился через весь вагон прямо к Коше. Она испугалась, потому что не понимала, что происходит. Зачем этот человек идет прямо к ней? Разве ему мало сидений в пустом, абсолютно пустом, скрипящем вагоне.
Дедок ткнул ее палкой в плечо и жестом показал, что она должна сойти с сидения.
— Дед! Тебе что? Мало целого вагона? — удивилась Коша, потирая ушибленное место.
— Бзди! Уродина злососучая!
От удивления она задумалась, и защищаясь от палки рукой, встала.
Дедок огрел еще раз вслед по спине и уселся на ее место.
Растерянная Коша замерла в раздумьях, пытаясь понять, почему так произошло, и в чем состоит зло, совершенное ею. В том ли ее вина, что она нарушила некие правила? В том ли ее вина, что на нее просто свалили чью-то вину? В том ли ее вина, что она рождена быть виноватой?
Через две остановки, она с праведным возмущением осознала, что старик просто мудак, а она — хорошая девочка. И такая мысль пришла ей едва ли не впервые в жизни. Она обрадовалась этой мысли, стала думать ее дальше и пришла к выводу, что вообще, слишком много в мире мудаков, которые убеждают в своей правомочности только тем, что сами в нее верят. А остальным пытаются внушить, что они — дерьмо!
Но какое у них право?
И чем их право лучше ее, Кошиного, права?
Чтобы восстановить равновесие мира, Коша решила долбануть паскудника по голове чем-нибудь тяжелым и выбежать на ближайшей остановке. В ней не было зла! Она просто хотела инь сделать равным яню. В круге должно быть равновесие — тогда мир будет правильным!
Ничего кроме поганого промасленного ведра под задним сидением не нашлось. Брезгливо схватив его за скособоченную дужку, Коша подошла к старикашке и уже почти замахнулась. Но в этот момент стало до тошноты скучно. Некий последний довод о том, что равновесие скорее всего восстановится само по себе, обессмыслил и обессилил желание судить. Трамвай остановился, Коша швырнула ведро на пол и вышла.
Может быть, старик прав? Если она — никчемная, то так ей и надо. Если нет, господь покарает мерзавца. Покарает — ибо инь должен быть равен яну.
Минуты две Коша стояла на пустынной утренней улице и ждала результата. Уже припекало, хотя утро было еще очень ранним. Изредка ветер срывал пересохшие от жары, изъеденные выхлопом транспорта листья и швырял с жестяным стуком на асфальт.
Может быть, разбудить Роню? Может быть.
И она медленно побрела в сторону Опочинина.
Сзади что-то громко вспыхнуло и заскрежетало железом. Оглянулась — трамвай лежал на боку и горел. Подле него с обожженной помятой мордой стоял «Камаз». Водила растерянно топтался около переднего колеса
Наверно, они все что-то сделали не так.
ЗМЕЙКА
(Коша)
Снова на Обводном канале Кошу подобрал лодочник. Снова довез до Петропавловки, но на этот раз она помнила, как оказалась в той комнате. Лодочник передал ее какому-то долговязому со связкой ключей на отвислом поясе и тот повел Кошу через подземный ход, дверца в который открылась прямо в стене Петропавловки нажатием камня (банально, но, типа, так и было, иногда жизнь ужасно банальна). «Надо посмотреть днем это место.»- подумала Коша.
— Э! Куда мы идем-то? — вдруг разозлилась она на свою покорность.
Долговязый ухмыльнулся и толкнул в спину.
Коша вдруг полетела в бездонный колодец, ниоткуда образовавшийся вокруг нее.
— Нет! — заорала она и оказалась на лестничном пролете весьма примечательной конструкции.
Пролет уходя вниз становился все теснее и ниже. Когда Коша оказалась на четвереньках, воздух стал душным и плотным. Она развернулась и стала подниматься наверх, однако через некоторое время пролет открылся и перед ней оказалась каркасная конструкция бесконечного размера. Поползала по балке, боясь, что стоя свалится в зловонные испарения, поднимающиеся снизу.
— А! Это «Дюк Нукен», — догадалась Коша.
В конце балки оказалась металлическая дверь, встроенная в крепкий косяк, приваренный грубым сварочным швом к стальной трубе. Почему-то дверь оказалась закрытой на ключ, хотя была — никуда. Правда с одной ее стороны было начертано «ВХОД», а с другой «ВЫХОД». Коша узнала, что сверху на косяке лежит ключ. И он, действительно, там оказался. Повернув ключ в английском замке, она легко добилась желаемого — дверь отворилась и ТАМ оказалась темная, пахнущая плесенью лестница. Она казалась именно ТАМ, а не за дверью. За дверью, если заглянуть за косяк по-прежнему ничего не было, кроме надписи «ВЫХОД» и воняющей пропасти.
