— Глупая ты женщина! — вздохнул Череп. — Они же призраки! Они видны только в определенных условиях — и то не всем… Некоторые даже под кислым не видят. Тупые! Глюки — это реальность. Только другая. А те, кто ее не видит говорят, что это гонки. Ну знаешь, вот попробуй объяснить слепому от рождения, что такое красный.
— Ну не может быть того, что считается что его нет, — упрямо повторила Коша. — Не может быть!
— Слушай! Ты выбери для себя — есть они или нет. Хотя бы для себя… Это же так просто. Выбрать. Просто ты выбираешь, и все!
Череп остановился перед пылающей огнями дискотеки.
— Заходи!
Коша вошла в пропускную конструкцию первой. Следом вошел Череп.
Охранники бесцеремонно обхлопали их с головы до ног. Их не прикалывала вся эта байда. Они все это делали с мрачными каменными рожами. И Коша подумала, что охранники похожи на санитаров в психушке или на загонщиков в концлагерях. И сейчас их ждет не веселье, а какая-то ужасная процедура. Например, сдача крови. Или еще что-то. Плохое.
Короче, они сейчас превратятся в сырье. В некий материал, из которого кто-то извлечет пользу. Кошу заколотило от ужаса, но она взяла себя в руки и заставила сделать еще несколько шагов.
Рамка звенелки. На руку — невидимый штамп.
— Сейчас ты приколешься, — пообещал Череп и первым шагнул в ультрофиолетовое сияние. — Все эти люди колбасятся под мою музыку. Круто! Я — крут! Я — крут! Приколись!
Он гордо выпрямился.
Еще несколько шагов, и они попали в танцзал. Многоголовая плоть толпы содрогалась в борьбе за экстаз.
И Коша услышала, как сквозь музыку неотчетливо бормотал голос, так будто струйка воды из крана что-то шепчет, но нельзя понять, что. Тот же самый голос. Коша не поняла, какой тот же самый, но внутри отчетливо произнеслась фраза: «Тот же самый… тот же самый… тот же самый…»
Коша стала сосредоточенно выковыривать из бормотания фразы, но мешала толпа. Надо пойти в какое-то более тихое место, типа туалета, там лучше будет слышно, что бормочет этот голос.
Она направилась к даблу. Но там стояло ширево и другая нездоровая тусня.
Это не то место.
«Это не то место, этоне-то-место, это-нетоместо, э-то-не-то… это-нето…»
В конце коридора за бочкой Коша свалилась в темный угол координат XYZ. Слова произносились механическим голосом прямо в голове. Они были отчетливы и сопровождались лимонным потоком вспышек и цифр, которые набирались горизонтальным прямоугольником в бесконечной пустоте. Коша не могла понять, где эта пустота — в ней или во вне. Слова были дико знакомы и понятны, и чувство отчетливой ясности наполняло уверенностью, казалось — она з н а е т. Но ни одного слова не смогла бы повторить.
Ей открылось с необыкновенной ясностью — ничего не существует.
Каждую секунду все изменяется и становится другим, но пока мозг успевает обработать информацию, поступившую в него с рецепторов, мир уже улетает на тысячи лет (это ведь мы думаем, что прошла минута, а там прошла жизнь или наоборот(?) — никогда не знаешь — к а к) и тысячи километров — он, мир, уже совсем другой в тот момент, когда мы уверенны, что он такой, как его видно. И мы общаемся не с миром, а с его призраком, который нарисовал мозг в восемнадцатом поле зрительной коры.
А если долбануть молотком? Если долбануть по этому полю, и все вытрясти из него. Что останется?
И словно в ответ на пожелание, предметы начали отлетать один за другим… Один за другим. Так не осталось ничего. Коша осталась в пустоте — не стало ни неба, ни земли, ни воздуха, ни ее тела, ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего.
Остался только сияющий ветер бесконечного пространства ее, Кошиной, пустоты равной пустоте космоса. Пустота дышала холодным огнем ужаса. Вдруг Коше открылось, что это Дьявол — тот, кто расщепил мир. То есть создал его из пустоты.
А Бог тогда кто?
Если мир не расщепить — его нет. Даже просто мысль — уже расщепление молчания. Молчание — полно, потому что непрерывно, слова — пусты, а потому ограниченны. Ограниченное не может передать непрерывного.
Старики впадают в маразм, когда их мир становится только словами. Когда они верят, что все так и есть, как они говорят. Слова отделяют людей от мира — они создают стену, за которой мир пропадает. Слова соединяют людей мостиком, по которому они могут ходить друг к другу в гости. И люди пишут слова, пытаясь объяснить себе необъяснимое. И боятся молчания, потому что не могут объяснить его словами. Заговаривают мир, как знахарка заговаривает бородавку…
Черт, какая белиберда!
Кошу шарахнуло новой порцией ужаса и открылось, что Дьявол существует на самом деле. Это Он все придумал. Он сочинил из пустоты картинки и звуки, чтобы запудрить людям мозги. Он нарисовал все в «Фотошопе». А на самом деле нет ничего. Ни-че-го-о-о-о-о!
Ужас!
И Бог — это ни-че-го! Бляха муха!
— Ничего-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о! О-о-о-о-о-о-о-о! — крикнула Коша, сползая затылком вниз по стене.
Она чувствовала, что Он одобряет ее открытие. И она становится Ему равной.
Но было невыносимо ее покинутое всеми величие. Он одобрял без жалости и сочувствия, и без радости. Он не играл в эти карты. Ему было еще фиолетовее, чем Коше.
Обратно!
Надо срочно найти какие-нибудь стаканы, чтобы прийти в себя. Коша поднялась и, направившись в другую сторону коридора, оказалась перед выходом с черного хода.
Во дворе, за зданием кинотеатра, в котором случилось явление Дьявола, магическим образом возникли качели. Коша уселась в них, раскачалась до предела, и с ней произошла не менее магическая вещь. Посредине, в самом низу траектории качелей находилась точка, которая отделяла одну Кошу от Коши другой. Сзади, где-то за затылком, находилась гадостная ипостась, а впереди — некое идеальное создание, которым она, вероятно, хотела бы быть.
Коша моталась из одной в другую с полчаса, пытаясь понять — где между ними она настоящая. «Ложноножки Я» — так назвала она эти ипостаси. Просто ей понравилось слово «ложноножки». Оно было какое-то такое, что можно их безопасно отсечь. Удалить. И не умереть. Надо запомнить, отметила она для себя.
Кошу замутило, и она соскочила с качелей, целясь в идеальную ипостась. И уже на лету подумала, что хорошо бы впрыгнуть в эту идеальную ипостась, а все остальное оставить тут, на этих качелях.
Земля силой надвинулась на нее и остановилась, слегка покачиваясь у лица.
Кто-то сказал в голове: «Ничего не удерживай!» Желудок тоскливо сжался и выплеснул на землю отчаяние, тоску и разочарование. Отался равнодушный покой. Коша отползла к скамейке и с трудом на нее улеглась.
Небо мотнулось и потянуло Кошу в свою бездну. Она закрыла в глаза, потому что желудок опять что-то нехорошо сжало. Раздались голоса, появились лица и целая толпа, наперебой выкрикивая разные слова, стараясь выдернуть и привлечь к себе, накинулась на нее в ее запутавшемся мозгу.
