— В Кунст-камеру. На Каменный остров! А потом в Петропавловку! — сказал Мишенька.
— Сразу всюду? — с сомнением переспросила Лера.
— Да-да! — Анечка захлопала в ладоши. — Непременно! Там есть ресторан «Каземат». Ты должна попробовать «Обед вертухая». Там все, как в настоящей тюрьме. Так здорово! Поехали!
— Миша! Забей еще штакету… А то что-то заносит, — попросила Лера и рванула с места в своей обычной манере.
Мишенька справился с косяком, и сизый сладкий дым опять заволок салон машины.
Они летели стрелой в тусклом безвременьи пасмурного дня. И машины, попадающиеся по пути и навстречу, казались нарисованными в компьютерной игрушке. И чем быстрее они ехали, тем более нарисованным казался весь мир. А потом и вовсе стало казаться, что никуда они не едут, а сидят где-то в комнате и смотрят ящик. Или спят, а все вокруг им снится.
— А почему ты не возьмешь шофера? — спросила Рита, пропуская свою порцию каннабиса.
Лера усмехнулась:
— Ты знаешь хоть одного шофера, который сможет столько выжрать, а потом ехать?
Рита понятливо кивнула — они обгоняли все машины на шоссе.
Лера включила музыку. Низкий черный голос принялся твердить одну и ту же фразу: «Сын дъявола», по-кошачьи взвизгивали далекие женские голоса. Вдруг предметы в Ритиных глазах как-то размазались, словно замедлились во времени.
— Странная музыка… — оценила Рита. — Необычная. У меня не очень хороший слух, но я слышу нечто особенное.
— Ага… — кивнула Анечка, блаженно улыбаясь. — Классная. Меня так прет от нее, будто Череп знал, как подействует трава. А под кислым под нее вообще очень классно. Можно даже увидеть что-нибудь типа Африки. И племена пигмеев. Ты видела пигмеев?
— А кто это, Череп? — спросила Рита, пропустив текст про пигмеев и Африку.
— Один наш приятель. Он пишет музыку для дискотек. Он очень прикольный. От передоза у него выпали все волосы и даже бровей теперь нет. Он, типа, переродился и уже не совсем человек… Мы тебя познакомим. Правда, мы уже давно не видели его. Но это не проблема.
— Да-а… Круто. Волосы выпали — это круто, — кивнула Рита.
Мишенька, пыхнув, протянул косяк Лере. Его рука двигалась замедленным стробоскопическим образом.
Бормотание на диске сменилось низкими спусками звука. На полтона вниз. Еще раз вниз. И немного медленнее. Будто самолет начал снижаться в багровую тьму преисподней. И с каждым спуском вещи теряли по одному из своих реальных свойств. Сначала связь с названием, потом наполненность объема. Рита тупо смотрела на бутылку текилы, которая откуда-то появилась у Анечки в руке и удивлялась, как можно держать бутылку, которой не существует. Откуда-то из пищеварительной системы поднялось ощущение тихого первобытного ужаса. Предметы отслоились от названий. Рита тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение.
— Черт!
Анечка улыбалась идиотической улыбкой и, ни слова ни говоря, протянула бутылку.
— Классно? Правда?
— Ага, — согласилась Рита и, дорожа проблеском сознания, отхлебнула из горлышка.
Каннабис отпустил.
Предметы снова соединились со словами. Мишенькино лицо расплылось в невинной блаженной улыбке, он протянул к Рите руки. И вдруг она узнала, что больше всего на свете любит Анечку и Мишеньку, и даже Леру, хоть у нее в сумке порядок. Сумка не шла из головы, крутясь вертолетом, она увеличилась до непостижимых размеров и затмила все пространство.
Струя холодного воздуха опять выдернула Риту в реал.
Хозяйка машины не спеша чуть приспустила окно. Ненамного. На пару сантиметров. Но этого было достаточно, чтобы кумар в салоне начал развеиваться.
— Лер! Не май месяц! — упрекнул ее Мишенька.
Но Лера отмахнулась:
— Глаза выедает!
Мишенька деловито откинув переднее сидение, перевалился назад.
— Что ты делаешь, придурок? — без интонационно возмутилась Лера.
Машина круто вильнула, болтнув компанию, будто мешки. Раздался дружный хохот единственной причиной которого было обилие употребленных веществ.
— Э-э-э! — сказала Лера. — Какие вы хитрые!
Она остановилась, съехав, не глядя, в какой-то кювет, и тоже откинула свое сидение. Таким образом куча стала общей. Взгляд Риты упал на паучка, и она с интересом подумала, в постоянном ли режиме мифический муж следит за своей фешенебельной красоткой. И почему бы ему не записывать все это на кассету и не продавать потом в качестве легкой эротики?
Но Леру наличие паучка не смущало. И Рита подумала, что сообщение про камеру могло быть шуткой. Просто шуткой.
Издали машина напоминала дымовую шашку. Дым конопли валил из приоткрытого окна, а от заснеженных сосновых стволов упруго отражался заводной танцевальный микс.
Компания предавалась самозабвенному сладострастию, когда кто-то постучал по крыше машины.
Рита подняла голову — мент. Пузан в серой форме упорно долбил кулаком по крыше.
— Ань, — позвала Рита подругу, и та, не смотря на занятость, стремительно вскинула голову.
— Лера, Лера! Где твоя ксива? — Анечка дергала ее за руку. — Доставай ксиву!
— Что там такое? — Лера нехотя повернула голову.
— Гы-гы! Менты. Приколись, — сказал Мишенька и засмеялся, лихорадочно разыскивая предметы своей одежды.
Красотка поправила волосы, протянула руку за сумочкой и, достав оттуда какие-то корки, высунула руку в приоткрытое окно.
Усатый капитан повертел корки в руках, вернул уже с уважением и сказал заботливым голосом:
— Вы в курсе, что вам отсюда не выбраться самим?
Тут как-то стало холодно и не так весело.
— В смысле? — озаботился Мишенька.
— В прямом. Вы по самые окна в снегу.
— Мамочка дорогая! — сказала Анечка, открыв свое окно и высунувшись из машины.
— Ну так вытаскивайте нас! — раздраженно распорядилась Лера.
— Сотка баксов… — сказал мент.
— Где моя сумка? — заволновалась Лера и, как была голая, перебралась на свое сидение. — Весь кайф обломал. Из-за поганой сотки!
Сумка нашлась на полу. Анечка подняла ее и протянула хозяйке. Та вытащила деньги и рассчиталась.
— Забивай! — скомандовала она Мишеньке, и тот послушно полез вперед за банкой с каннабисом.
— Ага. Только я оденусь, — пыхтя, сказал он.
Лера не спеша одевалась. Ей было настолько все равно, одетая она или нет, будто она родилась и выросла среди каких-нибудь туземцев, не ведающих ни первородного греха, ни стыда, ни комплексов неполноценности. Ее спокойствие и красота вполне заменяли ей одежду. И даже менты, остановившиеся поодаль с оторопелыми изумленными лицами, не отпускали обычных в их кругу сальных шуточек.
