Слушая этот идиотский спич, Муся безжалостно вытаскивала блестящие черные волоски из бровей.
— Ты даже не представляешь, как много можно сделать обыкновенными щипчиками для бровей. А бровей у тебя хватит на двоих. Вообще, что-то есть в том, что ты говоришь. Только непонятно, почему надо держаться подальше?
— Ну! Они взрослые! У них менструации, дети, беременность, мужья, любовники. Они так в этом застряли, что света белого не видят.
Муся зашлась в припадке веселья:
— А у тебя что — нет менструаций?
Коша вздохнула.
— Есть. Я бы, конечно, обошлась и без этого. Но меня не спросили. Даже любовники есть. Но это как-то отдельно. Как будто это не я. Не знаю, как объяснить Короче, ядро моей личности находится где-то за пределами всего этого. Это дополнительная маленькая часть жизни. После работы. А у них это — главное.
— Вот ты наколбасила! Ты когда работала последний раз?!
— Я имею ввиду вообще! Картины там. Ну подвиги, короче! Если бы меня иногда не припирало, я бы лучше дружила с парнями.
— Ну-ну… А неделю из койки не вылезать с Ринатом! Это как?
— Раз в год-то можно! Это ж не все время! Я ж говорю — припирает. Но уже почти прошло!
Муся отодвинулась, разглядывая результаты труда:
— По-моему — зашибись. Сама посмотри в зеркало. Короче! Все, что ты говоришь — туфта.
Разомлевшая Коша поднялась, мяукнув, зевнула и приблизилась к зеркальной дверце шкафа.
— Ух ты! А я, типа, это… ничего себе… Типа, даже симпатичная.
Муся усмехнулась, собирая инструменты:
— Да ты супер!!! Пойдем! Только не городи ничего про ядро личности. Ладно?
Пока Коша закрывала окно, просунув руку в форточку, Муся тормознула машину. Они уселись вместе назад.
— Куда, девчонки? — обернулся водила.
— А куда? — спросила Коша, закрывая дверцу. — Ты знаешь, куда?
— Блин! Куда… — Муся на секунду задумалась. — А! Кажется, в Союзе художников… Да. Ну мы оттуда позвоним, если что.
Водила ехал хорошо — быстро и легко, точно вписываясь в повороты, попадая на зеленый. Коша высунула руку в окно и уперлась ладонью в ветер, который все время норовил вырваться в сторону или столкнуть руку со своего пути. Она засмеялась от приступа дикого веселья.
Водила усмехнулся им в зеркальце и поддал газу так, что кишки прилипли к спине.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — заорала в окно Коша.
* * *
Они попали, куда надо.
Все были там. И Зыскин, и Котов, и Рыжин, и Лох малознакомый. И какие-то еще люди, которые изредка мелькази в кафе на 16-ой линии. И какие-то журналисты, и разные другие какие-то.
Все ходили по залу с умным видом и косились на шампанское, которое стояло на двух столах посреди зала. Довольно большая толпа с жужжанием перемещалась от холста к холсту. И даже рыжий мужик с татуировкой в виде жука на запястье тоже был тут. Воспоминание о сломанной ручке неприятно шевельнулось под ложечкой.
Но, увидев свое отражение в зеркале, она успокоилась. Не узнает он ее. Ни за что!
Ринат успел накрасить два холста, которые были о том, что знали только Коша и он.
Это была просто та крыша, тот день и та точка зрения, которую можно было найти там только в одном месте. Краска еще была совсем свежая, местами даже не схватившаяся. Коша оглянулась, ища Рината, и наткнулась на взгляд, который наблюдал за ней из толпы. Коша поняла, что он хотел, чтобы она пришла и увидела его работы.
Это была часть их отношений.
И она опять сошла с ума.
Синеглазый «ангел» отвел глаза и заговорил с каким-то пожилым дядькой нарочито заинтересованно.
А Коше захотелось подойти к нему и что-то сделать, что-то сказать, трахнуть его прямо тут в сортире. Но он, как будто понял это, и нарочно избегал встречи. Мусю окружили вниманием Зыскин и Рыжин.
И Коша осталась одна.
Она огляделась ища, на всякий случай жену Рината, но ее точно не было среди приглашенных.
Коша, влекомая безрассудной страстью, все-таки рискнула приблизиться к группе людей, в центре которой стоял Ринат. Он интеллигентно отвечал на вопросы и благодарил за поздравления. Появился Валентин, пожал руку «ангелу», что-то коротко сказал. И, заметив Кошу, облапал наиболее сальным из своих взглядов.
Ринат перевел взгляд с Валентина на Кошу и резко отвернулся.
Она разозлилась. Какое право он имеет на ревность? Сука!!!
Злая, Коша пошла к столу и сама открыла себе бутылку. Ну как не надраться, когда тебя разрывает на части? Разрывает от страсти и от ненависти одновременно! Еще немного и ты взорвешься, подобно гранате или бомбе. Лучше — надраться.
Гораздо лучше надраться и пуститься в оргии, чем убить кого-то совершенно по трезвяку. О эти белые ночи!!!
Коша начала наливать себе шампанское и вдруг почувствовала, что кто-то взял за локоть. Сдерживая злость, она медленно повернула голову и увидела так близко лицо Валентина, что едва не толкнула его. Он понимающе ухмыльнулся и сказал тихо, приблизясь к уху:
— Ничего себе прикид… Даже на женщину похожа… Загляни ко мне на днях. Поговорим. Все может быть гораздо лучше, чем в прошлый раз.
Галерейщик скользнул рукой по ее спине, захватив задницу.
И надо ж такому быть, что как раз в этот момент Ринат (ну почему именно в этот момент?) оглянулся именно в эту сторону. Коша выпила сразу целый бокал. Валентин понял, что под платьем ничего нет и это его чрезвычайно возбудило. Он мгновенно покрылся испариной и, больно схватив Кошу за руку, потянул за собой со словами:
— Пойдем сейчас… Я тебе дам еще денег. Прямо сейчас!
— Нет! Только не сейчас, — она пристойно улыбнулась ему и медленно, но настойчиво выдернула кисть.
Почему она не плеснула шампанским в лицо? Почему она его не задушила? Почему?
— Ну. Как хочешь, — сказал Валек с деланным равнодушием и направился к дверям медвежьей бандитской походкой.
Она посмотрела ему вслед и поняла почему не плеснула шампанского. Она хотела его смерти. Надо было бы, чтобы он не был на этом свете. Плевать на месть и удовлетворение. Этой швали просто не место на Земле. Просто Валька не должно быть. И все. И не должно после него остаться никаких детей. Потому что они тоже будут уродами.
Коша сперла бутылку со стола и, покачиваясь направилась с ней за серый, обтянутый холстом стенд. Там была еще черная лестница и огромное окно с широким подоконником. Окно было открыто и на перегретом цинковом навесе топтался жирный сизый голубь.
Коша села на подоконник. Голубь всполошился и полетел. Она выпила бутылку, как сок. В голове взвился смерч.
