Когда они выбрались со свалки на асфальт и тишина стала одолевать, Коша внезапно пробормотала:
— Я знаю откуда слово «пах»… Потому что пахнет.
— Что ты вдруг? — Роня рассмеялся.
— Так… На основании опыта, — вздохнула Коша и злобно пнула банку из-под пепси.
Та с грохотом покатилась по тротуару.
Большой проспект был удивительно пуст. Эхо шло следом, наступая на пятки. Казалось — сзади идет человек. Старая питерская фишка, но все равно время от времени Коше хотелось оглянуться.
Впереди у длинного дома без парадных, прямо на аллее под фонарем стояла парочка: матрос с девчонкой.
— Да… — сострил мрачно Роня. — А потом вороны трупики из песка выковыривают.
— Заткнись. Только я о нем думать перестала… И потом эти-то при чем? А кстати, где они?
Друзья одновременно остановились: парочка просто исчезла, словно ее там никогда не стояло. Некуда им было деться: подъездов там не было, по проспекту никто не шел. Что-то много приколов на один день.
— Это они и были… Точно.
— Кто они? Роня! Что ты гонишь?
— Это призраки… тех.
— Ты что, хочешь меня извести? Ты что? Я сейчас умру от страха… Заткнись.
Роня расхохотался.
— Напрасно ты хихикаешь… — пригрозила она. — Я тебя заставлю ночевать у меня, если мне будет страшно. Понял! Я только призраков боюсь. С тобой я точно справлюсь.
— Я пошутил! Это не призраки, это просто глюк. Там падала тень от дерева, и нам показалось.
— Роня! Там не было дерева, там был фонарь. Там не было никакой тени, они стояли под фонарем. Понимаешь ты, или нет? Но если ты сейчас не замолчишь, тебе точно придется у меня спать! Все!
— Ну вот. То она…
— Замолчи сейчас же! — Кошин голос раздавал звонкие пощечины окнам.
Роня замахал руками:
— Хорошо-хорошо. Только тише. Люди спят!
— В этом городе людей нет. Тут все — призраки… — злобно произнесла Коша. — Вурдалаки, оборотни и вампиры.
На самом деле, когда громко говоришь, не так страшно. А еще лучше петь. Она вспомнила, где видела человека, который стоял напротив общаги. Она видела его во сне. И в трамвае. Откуда-то он взялся в трамвае, когда она не застала Роню. Потом проводил ее до общаги, а потом исчез. Только во сне у него было другое лицо.
Коша приостановилась.
Неприятное ощущение присутствия заставило ее напрячься. Так кошки поднимают шерсть дыбом, глядя в пустой угол. Коша почувствовала, что если оглянется, то увидит его снова. Пальцы на руках неожиданно похолодели. Она глубоко вздохнула и принялась терпеть.
— Роня! — сказала она мрачно. — Тебе точно придется у меня ночевать.
— Это почему? Я же молчу.
— Роня, я видела его во сне.
— Кого? Труп?
— Мужика в сюртуке… Он стоял, когда мы выходили. Он мне снился два раза, и на улице он за мной гнался.
— Где стоял? Я не видел никого!
— Плевать, что ты не видел, если мне он сегодня опять приснится, я просто сдохну от страха.
— Да ты сама все придумываешь.
— Ну как я придумываю! Оно мне надо?
— Это твой страх. Просто твой собственный страх.
— Ха! Ну ты! Блин! Он в реале, я тебе говорю! Он ехал в трамвае! Честно говоря, я не понимаю, как ты по ночам где ни попадя шляешься. Неужели ты ничего такого не видел? Объясни-ка мне, как тебе это удается?
— А со мной ничего плохого не может случиться… — беззаботно пояснил Роня. — Я просто знаю. А ты напрасно себе всякие страхи придумываешь. Это такой город, он слышит твои мысли и создает их в реале. Я тебе точно говорю, что он у тебя в голове живет. Увидишь!
Ронины слова включили в Кошиной голове сложный процесс, подробности которого оставались для нее секретом. Она впала в полу сомнамбулическое состояние. Просто чувствовала, что там происходит какая-то химическая реакция. Если бы кто-то спросил ее, о чем она думает, она не ответила бы, потому что не знала, о чем. Мозги уже почти кипели. Где-то в темноте ворочались мутные неуловимые образы, ощущения, которые — она знала — станут словами потом, когда мозги все переварят и выдадут несколько более менее ясных силуэтов. Или даже нет. Ощущений правильности и уверенности, что это так или не так. Только вот что — так …
Надо же, как это странно: кто-то говорит слова, кто-то их слышит, это значит, что в уши попадают звуки, которые соответствуют определенным предметам, которые где-то там в голове записаны в виде каких-то молекул, эти молекулы возбуждаются и в зрительном центре активизируется изображение, которое даже можно посмотреть, если как следует загрузиться. И вот каким-то образом этому кому-то удается пошевелить этот порядок, который там уже был. И все. Утром вдруг ты думаешь: «Екарный бабай! Так ведь мир-то совсем другой. Совсем не такой. А какой он на самом-то деле?»
А мир — это просто порядок в голове. А у Коши — бардак.
Осторожно, стараясь не стучать рамой, Коша открыла окно в свою комнату.
Черное окно угрожало.
— Полезай первым. С тобой ничего не случится, а я боюсь.
— Хорошо… — сказал Роня и нырнул в окошко.
Там что-то громыхнуло и зажегся свет, Коше уже стало страшно на улице в этой мутной белизне ночи. Она скорее запрыгнула внутрь и закрыла окно на шпингалеты.
— Э! Ты чего? Психическая? Я не хочу оставаться!
Роня по-стариковски сложил руки на пузе.
— Роня! Думай что хочешь! — замотала она головой. — Я боюсь! Просто боюсь. Тебе трудно? Я прошу тебя.
Роня вздохнул и согласился:
— Ну хорошо… Покажи хоть, что за красочки накупила. Я не хочу спать пока. Давай чайку бахнем. А то всё: коньяки дорогие, а потом начинаются мужики в сюртуках, матросы исчезают на ровном месте… Баловство одно.
— Я больше тебе никогда ничего не расскажу. Я, кстати, спать тоже не хочу, я хочу нарисовать кое-что.
— Я не помешаю тебе?
— Я же не ртом рисовать буду, а руками.
— Почему не ртом? — озадачено, спросил Роня минуту спустя.
— Потому что я им буду разговаривать с тобой.
— А-а-а-а…
Коша взяла холст, который натянула днем и выдавила на него сразу несколько цветов: охру, стронцианку, белил, немного кобальтов светло-зеленого и светло-фиолетового. Ладонью размазала эту кучу по холсту, уже зная что это будет — это будет песок берега. Ей важно было делать это ладонью. Ощущение от осязания холста пробудило внутри огонь. И холст запомнил этот огонь. Когда он высохнет, будет хранить в себе его всегда, и каждый, кто увидит этот холст почувствует тепло этого огня.
