— Спасибо! На, возьми брильянт! — сказал бомж и протянул ладонь.
— Ладно! Давай свою стекляшку! — камень Рита взяла с брезгливостью и, сунув в карман, тут же о нем забыла.
Наконец-то она вышла из рюмочной на улицу. И тут ее осенило.
Роня!
Есть один человек (если он еще на прежнем месте, конечно), на которого можно положиться при любых обстоятельствах.
Теперь движение Риты по заснеженному Санкт-Петербургу приобрело вполне целенаправленное направление. На этот раз она поднялась в подъехавший к остановке троллейбус, намереваясь пересечь Неву и оказаться на Васильевском. На острове Рита собиралась пересесть в какой-нибудь трамвай и добраться до Гавани. Вернее не до самой Гавани, а до одного старого дома на Опочинина.
Двери скрипнули за спиной последнего пассажира, и старая развалина медленно поползла, пропуская нахальный личный транспорт, заикаясь и фыркая на перекрестках. Рита сидела на заднем сидении. Троллейбус покачивал ее, пытаясь убаюкать. «Кочума-а-ай! Кочума-а-ай! Кочума-а-ай!» — громко скрипел он всем своим железом. Но Рита не поддавалась на уговоры. Она все равно была на стреме, хотя хвоста, похоже, не было. Да в общем, не в бандитсяких правилах ходить хвостом. Куда легче вычислить по разным там «каналам» и потом разобраться на месте. Глупо это — бегать по городу. Приходит же человек домой! Вот там его и надо ждать.
Нервничая, Рита водила пальцем по запотевшему стеклу и пыталась сообразить, так ли уж случайно произошло то, что произошло. Не было ли в действиях Леры и Лоера какой-либо подноготной. Она перебирала разные варианты, но не могла придумать ничего кроме обычных денежных вопросов. Самым логичным казался тот вариант, что Лера — говорила ведь о какой-то сумме, когда они сидели в «Каземате» — возможно не хотела делиться и выбрала Риту для подставы.
«Эх, Анечка! Эх, Мишенька! И что вас потащило из журналистики в наркобизнес?» — подумала Рита Танк, грустя о погибших приятелях.
Троллейбус между тем выехал на Дворцовую, пробрался мимо Растральных колоннн и повернул налево. Довольно бодро старая развалина покатила мимо тусклых фасадов. Около Кунст-камеры Рита заметила телевизионную машину, две ментовских «канарейки» и скорую. Из дверей вынесли чье-то крупное тело.
БДИТЕЛЬНОСТЬ ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ
В районе полудня в одном из закоулков Апраксина Двора собралась толпа зевак. С самого утра, прислонившись к дверям подвальчика, полулежал какой-то обдолбанный в усмерть, всклокоченный наркоман. Он так и лежал бы там до второго пришествия, если бы в лавку, которой принадлежал подвальчик, не привезли товар. Грузчики долго перепирались, решая, что делать с телом, полагая, что тело просто без сознания от выпитого, как это зачастую бывает с отдельными представителями «человеческой особи» (а время от времени случалось и с этими двумя мужиками, которые из всех человеческих занятий выбрали перемещение тяжестей), так что внутри их заскорузлых душ даже теплилось выстраданное собственным опытом сочувствие.
Однако, когда вызванный к дверям подвальчика, хозяин распорядился оттащить «особь» в сторону, подкрепив свою волю парой некрупных купюр, и грузчики притронулись к равнодушному телу, стало ясно, что дело пахнет ментами и долгими объяснениями, а то и дополнительными накладными расходами. Стали подтягиваться зеваки. Коренастый хозяин крякнул от досады и набрал номер ближайшего участка.
— Эй! Начальник! — подошел тот, который был постарше, к раздосадованному коммерсанту. — Ящики-то грузить? Или как?
— Ну… Как? Как? Ты что, не видишь, мать твою в дубину! — заорал на него покрасневший до пунцовости хозяин.
— Так, что идти можно?
— Не-е-ет!!! — еще больше покраснел хозяин.
— Ага. Понял, — кивнул грузчик и обратился к напарнику. — Федька! Дуй в лавку!
— Бегу! — сказал Федька и, поправив на голове черный шерстяной колпак, последовал в указанном направлении.
Когда он вернулся с мерзавчиком, подле злосчастного трупа уже толпились вездесущие журналюги с видеокамерой и серые фигуры с погонами. Покойник, расстегнутый и опустошенный, бледнел на распахнутой одежде. Никаких следов насилия, кроме истерзанных иглами вен, на тщедушном теле не наблюдалось. Один из ментов уже держал в пакетике выдернутый из руки несчастного шприц со сгустком крови.
— Это все. Денег при нем нет. Да откуда у него? Передоз… Или героин левый был, — небрежно прокомментировал он находку, подойдя к дюжему детине с румяным не по-питерски лицом.
Начальник осмотрел вещественное доказательство, покосился на коммерсанта, покрывшегося испариной, и басовито притормозил:
— Ты не спеши с выводами-то! Я вот сейчас показания снимать буду! У свидетелей…
Детина басовито хохотнул, зыркнув вокруг.
Коммерсант поморщился.
Детина огляделся и, заметив грузчиков, поманил их пальцем.
— Будете понятыми! — объявил он громогласно и хлопнул коммерсанта по плечу. — Пошли в кабинет! Писать будешь!
Грузчики покорно поплелись следом, на ходу открывая четвертушку.
При помощи пары санитаров труп перекочевал в труповозку.
Зеваки медленно начали расходиться по своим делам.
ОБЩАГА
Рита была здесь три года назад и только один раз, но все-таки нашла этот старый четырехэтажный дом с высокими этажами и сразу за ним парк, а дальше, за стильным зданием порта, мачты гигантского парусника у причала. Вахтерша в общаге была прежняя. Подозрительная клюка, окруженная стаей кошек. Наверняка, бывшая КГБэшница. Мимо такой даже с гипнозом не пройдешь.
Ничего не поделаешь, придется оставить документы.
Протянув старухе паспорт, Рита направилась к лестнице. Этажи гудели нервозной бытовой жизнью: крики, хлопанье дверей, звук шагов, музыка, запахи с общих кухонь. Плохо быть непризнанным гением. Непризнанным хотя бы самим собой. Мало кто из студентов этого заведения был на все сто уверен в своей талантливости. В большинстве из них жила лишь надежда, что со временем у них расковыряется или вырастет что-то похожее на одаренность. В большинстве своем эти люди были невротики, не уверенные в своей нужности миру, или истерики, неспособные надолго сосредоточиться на чем-то серьезном. Все они, с точки зрения Риты, которая три года назад, только поступила на психфак, были больными, достойными сочувствия людьми. Но работа испортила Риту — теперь ей было параллельно.
Найдя знакомую дверь, она остановилась отдышаться.
Та же песочная краска с облупинками и царапинами. Та же табличка, снятая со столба «Не влезай, убьет!» с черепом и костями. Постучала.
— Да… Открыто!
Быстрые шаги в шлепанцах. Губы Риты непроизвольно шевельнулись в улыбке. И она почувствовала, что становится младше. Вся крутость, натренированная в Конторе, куда-то улетучилась, и Рита начала раскисать.
