Дальше было всё, как он сказал: чашка густого, крепчайшего
кофе, холодный душ, гонка на бешеной скорости с мигалкой прямо по
разделительной полосе в сторону центра, тихий Гнездниковский переулок, офис
«Евродебета». Странно было только одно – в председательский кабинет Фандорина
почему-то провели не через секретарский предбанник, как в прошлый раз, а по
черной лестнице, через боковую дверку. Николас так и не понял, к чему теперь
эта конспирация.
Беседа, стало быть, началась с извинений.
– Я нехорошо с вами поступил, Николай Александрович, –
сказал банкир, сокрушенно опустив голову, отчего двойной подбородок сделался
тройным. – Я вас использовал. Это могло стоить вам жизни, хотя Гиви и его
ребята за вами приглядывали.
– Ребята из «Эскадрона»? – блеснул осведомленностью
Фандорин.
Иосиф Гурамович восхищенно закатил глаза, как бы отдавая
дань проницательности собеседника.
– Да. Это специальное подразделение, которое я создал, когда
узнал, что начальник департамента безопасности завербован моим конкурентом.
Получилось очень удобно: Седой думал, что все про меня знает, а сам знал только
то, что я подсовывал Сергееву. Ох уж эти кагебешники! Им всегда мало быть
исполнителями, обязательно рвутся в кукловоды.
Магистр насупился:
– Вы поручили меня попечению Сергеева нарочно, чтобы
посадить на крючок Седого? А ваши люди тем временем следили и за мной, и за
Сергеевым.
– И за самим Седым, конечно, – подхватил Габуния. – И
видите, как удачно всё получилось. Седой остался с носом и при этом без рук:
его левая рука, Владимир Иванович Сергеев (большой был грешник, да простит его
Господь) отсекла правую руку, нехорошего человека Шурика (этого Господь все
равно не простит, так что и просить не буду). Отсекла – и сама отсохла, потому
что Гиви нашего полковника застрелил. Жалко, конечно, а как было не застрелить?
Ну да ничего, адвокаты у меня первоклассные, они докажут, что это была
адекватная самооборона. Разрешение на оружие у Гиви имеется, всё честь по
чести. Его ребята – вот молодцы – сняли скрытой камерой, как Седой с Сергеевым
встречался, и с Шуриком тоже. Пленочка уже в ГУБОПе. Пусть покрутится Седой,
пусть пообъясняет, что за дела у него были с этим отморозком. Не до
«Вестсибойла» теперь будет Владику. Шиш ему с ткемали, а не тендер.
Иосиф Гурамович сладостнейшим образом улыбнулся, а Николас,
глядя на приятно округлое, в бульдожью складочку, лицо банкира, испытал
чувство, близкое к умилению. Прав мудрый шеф-редактор журнала «ТелескопЪ»,
задумавший сделать спецномер о цивилизационных процессах в российском бизнесе.
Какие ласкающие слух западного человека слова: адвокаты, адекватная
самооборона, разрешение на оружие! Никаких «замочить», «закатать в асфальт»,
«размазать по бамперу». Алтын могла гордиться своим «таргетом».
– Вот как у нас нынче, Николай Александрович, – скромно
сказал Большой Coco, будто подслушав мысли Фандорина. – Все проблемы решаем
культурно, по закону. Время пиратов вроде Седого уходит в прошлое. Через
три-четыре года их вообще не останется.
– А утаивать клад, принадлежащий государству, это тоже по
закону? не удержался от выпада Николас.
Иосиф Гурамович обиженно надул губы – Слушайте, нельзя же
всё сразу. Вчера еще по деревьям лазили и друг друга кушали, а сегодня уже
улицу на красный свет не перейди. Постепенно надо, потихоньку. Эволюционным
путем. Немножко помухлевать – это можно, это по-людски. А друг друга мочить
почем зря – это, извините, уже анахронизм. Я мочить буду, потом меня или моего
ребенка замочат? Да! оживился Габуния и зачем-то кинулся к стенному шкафчику. –
У меня великая новость! Сабрина моя ребенка ждет, сама сказала. Мне пятьдесят
два года, я думал, никогда уже детей не будет! Представляете – стою перед ней и
бормочу, как дурак: «Мой, мой ребенок!» А она, стерва, смеется «Помучайся,
может, и не твой». Я помучился, Николай Александрович, ой как помучился.
Полночи не спал, всё терзался, чей ребенок. Раньше, конечно, я бы еще больше
мучился, а теперь немножко попереживал, потом скушал два пирожных и уснул. Это
из-за того, что вы мне всё про меня объяснили. Мы с Сабриночкой – идеальная
пара. Теперь ревную, страдаю, а на душе тепло, хорошо. Спасибо вам. Выпьем за
любовь и за маленького Габунию!
И из шкафчика, как по волшебству, явились пузатая бутылка,
две рюмки и ваза с шоколадом.
– Я теперь совсем не пью, – сухо произнес Фандорин, не желая
показывать, что слова благодарности ему приятны. – И, кстати говоря, хочу
сообщить вам, что не могу принять предложение относительно продажи вам книжного
оклада. Нужно уважать законы страны, в которой находишься. Так что верните мне
обложку, я передам ее представителям городских властей. Я не буду настаивать на
том, чтобы вознаграждение мне выплатили немедленно. Можно по частям или потом,
через несколько лет, когда российская экономика окрепнет.
Иосиф Гурамович грустно сжевал конфету, несколько раз тяжело
вздохнул.
– Ах, Николай Александрович, дорогой, не хотел вас
расстраивать, да всё равно придется. Возьмите свой оклад, вон он лежит, в
коробке из-под сканера. Эксперты говорят, что обложка представляет историческую
ценность – это работа русских мастеров середины шестнадцатого века. А вот
материальная цена невелика. Серебро невысокой пробы да несколько сотен
камешков. Если быть точным, шестьсот шестьдесят. Было на шесть больше, но они
куда-то подевались – вместо них пустые гнезда. Это не желтые сапфиры и не
опалы. Строго говоря, это вообще не камни, а шлифованные кусочки вулканического
стекла. Наверно, в средневековой Руси оно считалось большой редкостью. А сейчас
такого добра у нас пол-Камчатки. Зря, выходит. Седой всю эту кашу заварил.
– Ну и ладно, – не слишком расстроился Фандорин. – Сдам в
музей, пусть будет память о Корнелиусе фон Дорне. И статью напишу. Ведь моя
находка косвенно подтверждает версию о том, что библиотека Ивана Грозного – не
выдумка. Раз книга Замолея существовала в действительности, значит, дабеловский
список – не фикция, а документ, заслуживающий доверия. Хоть и не очень большое,
а все-таки открытие. Прощайте, господин Габуния. Засиделся я у вас в Москве.
Пора домой, в Англию.
Он протянул банкиру руку, но Иосиф Гурамович прощаться не
стал, а вместо этого взял магистра за локоть.
– Послушайте, Николай Александрович, зачем вам в Англию? И
что за интерес для мужчины делать «не очень большие открытия»? Не ваша это
стезя – пыль в архивах глотать и научные книжки писать, ей-богу. Мне Гиви
каждый вечер кассеты давал, съемки скрытой камерой. Как вы по улицам ходили,
дома рассматривали, в блокнотик писали. Смотрел я на вас – удивлялся. Как
подменили англичанина! Такой стал энергичный, увлеченный, счастливый! Про
Сулико поет! Сразу видно – человек своим делом занимается. Вы знаете, в чем
ваше дело, в чем ваш настоящий талант?
