Есть и другой вариант, еще менее приятный, подумал Николас,
стоя в кромешной тьме. Это не сон, а сумасшествие. И ничего удивительного после
всего, что произошло за последние дни. Что ж, по крайней мере в тюрьму за
убийство не посадят, будут лечить и, может быть, даже вылечат.
– Что там у вас? – раздался голос Болотникова. – Фонарь
грохнули? Какой вы нескладный! Сейчас посвечу.
Что это? Кажется, шорох медленно приближающихся шагов?
Николас попятился назад – туда, где из ямы в полу сочился
рассеянный, весь в крупицах танцующей пыли свет.
Вопреки воспитанию и убеждениям, откуда-то из детства или
глубин подсознания, пятнистой змеей выполз и третий вариант: привидение.
Фандорин никогда не верил в потусторонние силы, бродячих
мертвецов и прочую дребедень, а тут вдруг сделалось невыносимо страшно – до
тошноты, до холодной испарины. Что там такое надвигается из темноты?
Николас допятился до пролома и ступил вниз, чтобы
дотронуться до живого человека. Схватил Максима Эдуардовича за плечо, потряс.
– Какого черта? Что за… – раздраженно буркнул сидящий на
корточках архивист, обернулся и поперхнулся.
Его лица Николас не видел, потому что фонарь светил вниз, в
дыру. Выходит, не выполнил Болотников просьбу коллеги, но сейчас это уже не
имело значения.
– Кто это? – резко спросил Максим Эдуардович. – Кого вы
привели?
Во всяком случае, это не сумасшествие, понял Фандорин, но
облегчения не испытал. Медленно повернулся. Призрак был рядом, на самом краю
ямы. Теперь он утратил объемность, превратился в черный силуэт, но это
несомненно был фантом Шурика.
Бедный Болотников еще ничего не понял. Кажется, он
вообразил, что в подвал проник какой-то бродяга и засердился:
– Как он сюда попал? Кто это? Хороша у нас охрана, нечего
сказать. Эй вы, шварцнегеры! – крикнул он во все горло и подавился, потому что
потусторонний Шурик сел на корточки и зажал архивисту рот.
Прямо перед собой Николас видел поблескивающие очки привидения,
– Тише, мыши, кот на крыше, – сказал призрак и зашелся тихим смехом. – Привет,
Колян. Классно мы тебя тогда прикололи, да? Ах, прощайте, помираю.
Он захрипел, раздвинул губы, и на подбородок потекла темная
струйка. Шурик хмыкнул, выплюнул что-то изо рта, объяснил:
– Гранатовый сок в пакетике. Захватил, чтоб тебя повеселить.
А ты, дурачок, купился. Умора!
Затем обернулся к Максиму Эдуардовичу, так и застывшему с
прикрытым чужой ладонью ртом.
– Что, гнида, узнал сердечного друга? Узнал. И навалил в
портки. Правильное решение. – Шурик убрал руку, брезгливо вытер о рубашку.
Захотел Седого кинуть? Зря, Макс, зря. Сам навел, сам семафорил, немалые
бабульки схавал, а после придумал для себя скрысятничать? Обиделся на тебя
Седой, жутко обиделся. Вот, велел передать.
С этими словами Шурик быстро поднял руку – не ту, которой
только что зажимал Болотникову рот, а другую, с длинной черной трубкой
(знакомой, слишком знакомой Фандорину!) – приставил глушителем прямо ко лбу
Максима Эдуардовича, и в следующий миг голова архивного Моцарта дернулась,
будто задумала сорваться с шеи, а сам доктор исторических наук завалился назад
и, ударившись о края люка, исчез, в зияющей дыре.
Черная трубка, пахнущая горячим металлом и порохом,
повернулась к Николасу. Он зажмурился.
И услышал:
– Не трусь, Колян. Седой тебя с заказа снял. Дыши кислородом
– можно.
– Снял? Почему снял? – деревянным голосом спросил Фандорин.
– Понравился ты ему. Говорит, отвязный мужик, пускай живет.
Глаза Николаса уже привыкли к слабому освещению, и теперь он
видел лицо убийцы вполне отчетливо: и растянутые в улыбке тонкие губы, и
гладкий мальчишеский лоб, и щеки с ямочками.
– Я? Понравился Седому? Но разве мы с ним… Фандорин не
договорил застонал, кляня собственную тупость. Ну конечно, конечно! Всё же так
просто!
Он не столько спросил, сколько констатировал:
– Болотников с самого начала работал на вас? Наткнулся на
мою статью и сразу побежал к Седому, да?
– Не знаю, на что он там наткнулся, но с Седым они по
корешам давно, еще когда Владик на эту самую комиссию бабки отстегивал.
Итак, Седой был спонсором комиссии по поискам библиотеки
Ивана Грозного. Вот почему, прочтя статью в британском журнале и поняв, что
появился шанс найти Либерею, Болотников обратился за помощью именно к нему.
Выманил лопуха-англичанина в Москву, передал его в опытные руки Шурика, а сам
занялся изучением письма. Не было у Максима Эдуардовича никакой фотографической
памяти – просто грамотка находилась в его руках так долго, что первые ее строки
он запомнил наизусть.
А что было потом?
Тоже ясно. Почти сразу же Болотников понял, что в левой
половине документа содержатся некие зашифрованные сведения, понятные только
знатоку истории рода фон Дорнов. Вот почему Шурик получил от своего шефа приказ
прекратить охоту на англичанина, а наоборот, подбросить ему кейс обратно. Более
того. Седой решил взять магистра под собственную опеку, для чего и устроил
инсценировку с дракой и пальбой – надо сказать, весьма убедительную. План был,
что называется, fool-proof[21]: запугать Николаса и поставить его в положение,
когда ему не к кому будет обратиться за помощью. А тут верное убежище –
отсиживайся, сколько хочешь. Полный комфорт, да и полное содействие, если от
скуки надумаешь заняться решением некоей головоломки. Если бы подвыпивший
Николас не поддался приступу альтруизма, всё именно так бы и вышло…
– Значит, Влад и есть тот самый Седой, – горько усмехнулся
Фандорин, вспомнив душевную широту чудесного флибустьера. – Почему «Седой»? Он
же молод.
– Потому что Соловьев, – непонятно ответил Шурик.
Ладно, это было неважно. У Николаса имелся вопрос
посущественней.
– В чем перед вами провинился Болотников? Или просто стал не
нужен?
– Шибко умный стал. Захотел втихаря, без Седого, банк
сорвать. «До развязки еще далеко, и исход проблематичен», – передразнил киллер
высокий баритон архивиста. – За лохаря Седого держал. У нас, Коляныч, за это
мочат… Чего глядишь? Полезай в очко.
Веселый убийца кивнул на отверстие в полу.
– Давай, давай. Я тебе сверху посвечу. Ну чего встал? По
ушам нашлепать?
