Николас затрепетал, представив себе, каково это, было бы –
найти тайник, зарытый капитаном фон Дорном! Именно этот внерациональный,
мистический трепет и перетянул чашу весов.
– Хорошо, – медленно проговорил Фандорин. – Я попробую. А от
вас, господин Габуния, мне нужно следующее. Первое: чтобы меня не отвлекали от
поисков…
– Прикрывали со спины? – понимающе кивнул Coco. – Это я
легко устрою. Приставлю к вам Владимира Ивановича. Он будет оберегать вас
лучше, чем Коржаков президента. Что второе?
– Я нахожусь в милицейском розыске, а мне необходимо
подобрать кое-какие книги, материалы, старые документы…
– Дайте Сергееву список – он все разыщет и достанет. Любые
книги, любые документы. Хоть из секретных архивов ФСБ. Что еще?
– Хорошо бы одежду, – вздохнул Николас, брезгливо
покосившись на свою замызганную рубашку и латаные брюки. – Это можно устроить?
– Проблема трудная, но разрешимая, – весело сказал банкир и
взял в руки рюмки. – У нас с вами много общего, Николай Александрович. Мы оба
люди с трудными проблемами. Давайте выпьем за то, чтобы все они разрешались так
же легко.
– Нет-нет, мне будет плохо, – испугался Фандорин. – Я
сегодня уже пил. Много.
Кажется, этот довод в России веским не считался. Иосиф
Гурамович улыбнулся словам магистра, как удачной шутке, и втиснул ему в пальцы
рюмку.
– Это двадцатилетний коньяк. От него никому еще плохо не
становилось. Только хорошо. Что вы, как Монте-Кристо в гостях у графа де
Морсера ничего не пьете, не кушаете? Разве мы с вами враги? Мы заключили
взаимовыгодную сделку, ее нужно спрыснуть. Ваша выгода очевидна. Я тоже сделал
полезную инвестицию, от которой ожидаю хороших дивидендов.
Фандорин с сомнением посмотрел на золотисто-коричневую
жидкость. Разве что одну рюмочку, чтобы не простудиться после сиденья в сквере?
– Выпьем за наши трудные проблемы, дорогой Николай
Александрович, чокнулся с ним банкир, – потому что без трудных проблем на свете
было бы очень скучно.
– Я отлично прожил бы и без вашего Седого, – сварливо
буркнул Николас, но всё же выпил.
Оказывается, Габуния сказал истинную правду – от
одной-единственной рюмки волшебного напитка магистру сразу стало хорошо. Так
хорошо, что означать это могло только одно: от дополнительного вклада все
прежние алкогольные инвестиции, на время замороженные холодом и нервным
потрясением, оттаяли и стали давать дивиденды. Кажется, это называется «на
старые дрожжи».
– При чем здесь Седой? – удивился Coco. – Седой – это не
проблема, а тоненькая заноза в моей толстой заднице. Я эту занозу обязательно
вытащу надеюсь, с вашей помощью. Нет, уважаемый Николай Александрович –
дайте-ка вашу рюмочку – мои проблемы куда как мудреней. – Выпили, закусили
шоколадом, и банкир продолжил. – Трудных проблем у меня три. Первая: я вешу 124
кэгэ, надо худеть, а я очень люблю кушать. Вторая: мне не везет в любви, у меня
очень странные отношения с этим великим чувством. И третья: я хожу в церковь, я
построил три храма и кормлю четыре богадельни, а в Бога не верю – совсем,
сколько ни стараюсь. И книги религиозные читаю, и молюсь – а всё, как
говорится, мимо кассы. Вот что я называю трудными проблемами. Решать их надо, а
как – ума не приложу.
Выпили по второй, и теперь Николасу стало еще лучше.
Кажется, он угодил в тривиальную ситуацию, многократно описанную и
экранизированную: иностранец как жертва агрессивного российского хлебосольства.
Наверное, это и называется «запой», подумал магистр – когда начинаешь новый
раунд выпивки, еще не протрезвев после предыдущего. Больше всего тревожило то,
что не хотелось останавливаться.
Николас снова подставил рюмку, поглядел на Иосифа Гурамовича
и внезапно ощутил прилив искренней симпатии к этому видавшему виды, хитрющему,
а в то же время такому по-детски открытому толстяку.
Растроганное пощипывание в груди означало, что сейчас
Николаса понесет давать добрые советы. Двадцатилетний коньяк ослабил все
сдерживающие механизмы. Магистр продержался еще с полминуты – пока Coco
выставлял на зеленом столе шары треугольником, – а потом капитулировал.
– С верой проще всего, – сказал он.
– Да? – удивился Габуния, застыв с уже нацеленным кием.
– Не надо стараться, не надо заставлять себя верить в Бога.
Пустое это дело.
– Вы думаете? Так что, денег на богадельни больше не давать?
Звонкий удар. Треугольник рассыпался на желтые кругляшки, ни
один из которых – истинное чудо – не коснулся дремлющей Жужи.
– Почему же не давать – давайте, дело хорошее, – разрешил
Николас. Только не ждите, что на вас за эти деяния благодать снизойдет. Давайте,
если деньги есть, а о вере не думайте. Если в вас потребность есть, вера, когда
надо, сама придет, а за уши вы ее из своей души все равно не вытянете. Выпьем?
Выпили.
– Теперь поговорим о ваших странностях любви, – предложил
Фандорин, заедая коньяк миниатюрным эклерчиком. Настроение у магистра было
победительное, все на свете проблемы казались ему сейчас легкими и разрешимыми.
– Здесь-то что не так? У вас же молодая жена-красавица, я читал в журнале.
– Она меня не любит, – горько сказал Coco, его толстые щеки
скорбно обвисли. – Восьмой об девятого и в среднюю… И всю жизнь так было. Рок.
Первый раз в двадцать лет женился. Невеста – ангел, папа – секретарь райкома.
Так любил ее, так любил! «Миллион алых роз» песня была, помните?
Николас помотал головой – не помнил. Окружающее пространство
начинало вести себя так же безответственно, как в «Кабаке». Даже еще хуже.
–Пугачева пела. Но это она уже потом пела, в восьмидесятые.
А я своей Нино еще в шестьдесят шестом, безо всякой Пугачевой, весь урожай
цветоводческого колхоза «Сорок лет Октября» купил и улицу перед домом розами
выложил! Вот как любил… А она нос драла, обзывала, унижала. С мужчинами
кокетничала. Изменяла… – Голос Габунии дрогнул от горьких воспоминаний. – Не
выдержал, убил ее.
Фандорин поперхнулся коньяком.
– Тридцать лет прошло, – успокоил его Coco.
