– Вон, видите крышу? Это и есть мой дом. – Хихикнул,
поправил заиндевевшие очки. – Ничего особенного не примечаете?
Фон Дорн посмотрел. Дощатый забор в полтора человеческих
роста, над ним довольно большой бревенчатый сруб с покатой крышей. Темные окна.
Ничего особенного, вокруг точно такие же дома.
– Окна посчитайте.
Посчитав узкие прямоугольники, Корнелиус непроизвольно
перекрестился. Чертова дюжина!
– Это зачем? – спросил он вполголоса. Вальзер открыл ключом
хитрый замок на калитке, пропустил капитана вперед.
– И на первом, каменном этаже тоже тринадцать. Отлично
придумано! Я среди здешних жителей и без того колдуном слыву – как же, немец,
лекарь, травник. А тринадцать окошек меня лучше любых сторожевых псов и
караульщиков стерегут. Воры стороной обходят, боятся.
Он довольно засмеялся, запер калитку на засов.
– Слуг у меня теперь нет. Было двое парней, да остались там,
на снегу лежать, – горестно вздохнул Вальзер. – Глупые были, только им жрать да
спать, а все равно жалко. Один приблудный, а у второго мать-старушка на посаде.
Дам ей денег, на похороны и на прожитье. Теперь новых охранников трудненько
будет нанять. Вся надежда на вас, герр капитан.
К чему он это сказал, Корнелиус не понял и расспрашивать не
стал. Хотелось, чтоб аптекарь, он же лекарь, поскорей занялся зубами.
Дом стоял на белом каменном подклете, до половины утопленном
в землю и почти сливающемся с заснеженной землей. Спустившись на три ступеньки,
Вальзер отворил кованую дверцу и на сей раз вошел первым.
– Осторожней, герр капитан! – раздался из темноты его голос.
– Не напугайтесь!
Но было поздно. Корнелиус шагнул вперед, поднял фонарь и
окоченел: из мрака на него пялился черными глазницами человеческий скелет.
– Это для анатомических занятий, – пояснил Вальзер, уже
успевший зажечь свечу. – Его, как и меня, зовут Адам. Я держу его в сенях для
дополнительной защиты от воров – вдруг кто-нибудь из самых отчаянных не
устрашится чертовой дюжины или, скажем, не умеет считать до тринадцати.
Входите, милости прошу.
Он зажег еще несколько свечей, и теперь можно было
разглядеть просторную комнату, верно, занимавшую большую часть подклета.
Диковин здесь имелось предостаточно, одна жутчей другой.
На стене, над схемой человеческого чрева, висела большущая
черепаха с полированным панцирем. Слева – огромная зубастая ящерица (крокодил,
догадался Корнелиус). На полках стояли желтые людские черепа и склянки, где в
прозрачной жидкости плавали куски требухи – надо думать, тоже человечьей.
Повсюду на веревках были развешаны пучки сухой травы, низки грибов, какие-то
корешки. Ни иконы, ни распятия Корнелиус не обнаружил, хотя нарочно осмотрел
все углы.
– Тут у меня и приемный покой, и аптека, – объяснял хозяин,
устанавливая меж четырех канделябров чудной стул – с ремешками на
подлокотниках.
– Это зачем? – опасливо покосился фон Дорн на пытошного вида
седалище.
– Чтоб мои пациентки не бились и не дергались, – сказал
Вальзер. – Но вас я, конечно, привязывать не стану. Для мужественного воина,
как и для философа, боль – пустяк, не заслуживающий внимания. Простой зуд
потревоженных нервов. Садитесь и откройте пошире рот. Отлично!
Корнелиус приготовился терпеть, но пальцы лекаря были ловки
и осторожны – не трогали, а скользили, не мучили, а щекотали.
– Очень хорошо. Удар был так силен, что оба корня расшатаны.
Я легко их выдерну… Какие превосходные, белые зубы – словно у молодого льва. О,
вы настоящий храбрец! Знаете, я человек робкий, я не понимаю природы
бесстрашия. Храбрые люди так легко и безрассудно рискуют своей жизнью,
совершенно не думая о последствиях. Ведь малейшая ошибка – и всё. Чернота,
небытие, всему конец. Девять месяцев в материнской утробе, долгое и трудное
взросление, счастливое избавление от мириада болезней и опасностей – и всё это
растоптано, перечеркнуто из-за одного неразумного шага. Гибнет целый мир,
данный человеку в ощущениях и работе рассудка! Ведь умрешь – и не узнаешь, что
будет завтра, через год, через десять лет. Никогда больше не увидишь весеннего
утра, осеннего вечера, травяного луга, стелящегося под ветром! Как вы
непростительно, преступно глупы, господа смельчаки! И все же я восхищаюсь вашей
глупостью. Она великолепна, эта бесшабашность, с которой человек из-за прихоти,
вздора, каприза отказывается от всех даров жизни и самого бытия! Воистину лишь
царь вселенной способен на такое расточительство! Шире рот, шире!
Корнелиус замычал, ибо лекарь вдруг ухватил его чем-то
железным показалось, что прямо за челюсть – и потянул.
– Один вынут. Р-раз! Вот и второй. Прополощите рот водкой и
выплюньте в миску.
Как следует погоняв меж щек изрядный глоток водки,
выплевывать ее капитан, конечно, не стал – проглотил и сразу потянулся к
бутылке выпить еще, но Вальзер не дал.
– Довольно. Я хочу, чтобы вы внимали мне с ясным рассудком.
Я собираюсь сообщить вам нечто такое, что изменит всю вашу жизнь.
Аптекарь взволнованно поправил очки, испытующе посмотрел фон
Дорну в глаза.
– Надеюсь, изменит к лучшему? – пошутил тот.
Вальзер задумался.
– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, скажите, герр
капитан, есть ли в вашей жизни какая-нибудь великая тайна, которую вы пытаетесь
разгадать?
– Великая? Слава богу, нет. – Корнелиус улыбнулся. –
Разумеется, кроме самой жизни.
– Тогда считайте, что до сих пор вы по-настоящему не жили, –
очень серьезно, даже торжественно сказал Вальзер. – Человеческая жизнь обретает
смысл, только когда в ней возникает Великая Тайна. Слушайте же. Вы первый, кому
я решил открыться. Если б я верил в Бога, то счел бы, что вас послал мне
Господь. Но Бога нет, есть только слепой случай, а стало быть, спасибо слепому
случаю.
Фон Дорн почувствовал, что ему передалось волнение
собеседника, и шутить больше не пытался – весь обратился в слух.
– Вы храбрый, сильный, великодушный рыцарь. У вас живые,
умные глаза. Как редко соединяются в людях эти драгоценные качества: сила,
великодушие и ум. Возможно, я совершаю непоправимую ошибку, доверяясь вам, но
ведь если б вы не кинулись с такой самоотверженностью спасать меня, я все равно
уже был бы мертв. – Вальзер содрогнулся. – Монахи выпотрошили бы меня заживо,
выпытали мою тайну, а потом бросили бы на поклев воронам.
– Монахи? А я думал, это обычные грабители, которые нацепили
черные рясы, чтобы их было не видно в темноте.
