Вынул оружие из вялых пальцев магистра, прицелился Шурику в
голову.
– Не гляди, если такой нежный.
Надо было воспрепятствовать убийству, но Фандорина охватила
странная апатия, сил хватило только на то, чтобы отвернуться.
Еще одна чмокающая очередь, и аканье прекратилось.
Соловьев обхватил Николаса за плечи и быстро повел к
«ягуару».
– Всё, земеля, всё. Ходу.
Наскоро обтер «беретту» платком, вытащил из рукоятки не до
конца отстрелянный магазин, пустой пистолет кинул на асфальт. Пояснил:
– А то пацанята местные подберут, еще дел наделают. Обойму
после выкину. Лезь в тачку, чудесный незнакомец. Ну, я с тобой и запопал.
* * *
На первом же светофоре Соловьев протянул руку:
– Начнем церемонию официального представления. Влад
Соловьев.
Фандорин, запнувшись, назвался так:
– Нико… Николай Фандорин.
– Интересный ты человек, Коля. Просто лом у меня на
интересных людей, нет мне от них никакого житья. Ты не пузырься, претензия не к
тебе, а к Господу Богу. Извини, конечно, за праздное любопытство, но кого мы с
тобой урыли? – Он искоса взглянул на мучнисто-белое лицо магистра истории. – По
виду и прикиду ты не из деловых. Выражаясь языком дворов и мусоров, чистый
ботаник. Скажи мне, ботаник Коля, как ты до жизни такой дошел, что за тобой
матерые волчары с девяносто третьими «береттами» гоняются?
Очень захотелось всё рассказать этому смелому, бесшабашному
парню, да и долг признательности вроде бы не позволял скрытничать. Но, с другой
стороны, впутывать в свои невеселые дела постороннего было бы безответственно.
Влад и без того уже изрядно запопал. Страшный Шурик мертв, но Алтын говорила,
что у него должен быть хозяин…
Соловьев выждал с полминуты, пожал плечами:
– Не хочешь – не говори. Имеешь право. Ты мне, Коля, жизнь
спас. Если б ты не грохнул этого кошмарика, он бы мне точно кирдык сделал.
– Понимаете… – волнуясь, начал Фандорин.
– Понимаешь, Влад, я не уверен, что имею права втягивать
тебя в эту историю… Она такая мутная, запутанная. Я бы даже сказал,
таинственная. И очень опасная.
– Опасная – хрен бы с ним, не привыкать, а вот чужих тайн не
люблю, поморщился Влад.
– Свои девать некуда. Ты скажи, тебе зачем в Шереметьево
надо? Хочешь дернуть из ЭрЭф в солнечную Анталию или гостеприимную Чехию? Устал
от своих корешей, хочешь от них отдохнуть? Понимаю тебя, Коля – особенно если
все они вроде этого сеньора. Может, есть проблемы? Я помогу. Как теперь
говорят, долг платежом зелен. Он коротко хохотнул и перешел на серьезный тон. –
Ксива, виза проблем нет. За сутки сделаю. Учесывай хоть в Новую Зеландию.
– Спасибо, не нужно. Документы у меня есть. Николас достал
из кармана свой паспорт, показал.
Влад открыл красно-золотую книжечку, заглянул в нее,
присвистнул.
– Так ты в натуре бритиш. Ну, дела. Всё равно, Коля, с
Шереметьевым лучше обождать. Ты уверен, что никто не видел, как мы с тобой
совершали противоправное действие? Какой-нибудь дядя из гаража в щелку
любопытствовал, бабуля бутылочки собирала, алкаш в кустиках писал? Больно у
тебя фигура приметная с твоим баскетбольным ростом. Наша ментура, конечно, не
Скотленд-Ярд, но если поступит ориентировка на дядю Степу иностранного вида, с
зелеными полосами на щеках и дебильным выражением на мордалитете, тебя в два
счета сцапают. Посиди тихо денек-другой, а я выясню, в розыске ты или нет. Если
тебе заховаться негде – проси политического убежища у Владика. Выручу. Давай,
Коля, заказывай музыку Влад Соловьев исполнит. Для нашего друга из солнечного
Альбиона прозвучит патриотическая песня «Не нужен мне берег турецкий».
И правда запел – красивым, звучным баритоном:
А я остаюся с тобою, родная моя сторона, не нужно мне солнце
чужое, и Англия мне не нужна!
Фандорин молчал, растроганный и впечатленный. Ход его мыслей
был примерно таков.
Все-таки в словах Достоевского о всемирной отзывчивости
русской души есть великая и неоспоримая правда. Взять хоть этого Владика –
казалось бы, маргинальный тип, по западным меркам просто разбойник, а сколько
отзывчивости и душевной широты в этом новорусском флибустьере! Как тут не
вспомнить взаимоотношения Петруши Гринева с кровавым и великолепным Пугачевым.
Тот тоже за заячий тулупчик отблагодарил без меры и счета, безудержный в добре
так же, как в зле. Вот каких типажей рождает русская земля! Тут и красота, и
мощь, и бесшабашность, и душевное благородство – при абсолютном пренебрежении к
закону и нормам общественной морали. Ведь только что всадил человеку в голову
три пули, а ни малейших признаков рефлексии – сидит, поет.
– Ну чего, надумал? – весело спросил новоявленный Пугачев,
обгоняя справа милицейскую машину. Фандорин посмотрел назад, уверенный, что
блюстители порядка немедленно остановят нарушителя. Но водитель в фуражке
взглянул на номера «ягуара» и лишь покачал головой.
– Мы с тобой, Влад, человека убили, – тихо сказал Николас. –
И ни о чем другом я сейчас думать не могу.
Лицо викинга-флибустьера посуровело, глаза чуть прищурились,
словно от встречного ветра.
– Это у тебя, Коля, от нежного английского воспитания. Ты,
наверно, в детстве короткие штанишки носил, и в школе у вас дрались только до
первой крови.
– А у вас разве нет? – удивился магистр.
– Я, Коля, вырос в Черногорске. У нас начиная с младшей
группы детсада молотились до полной отключки. Слыхал про город Черногорск?
– Нет.
