Накануне Корнелиус проверил, работает ли механизм. Слава
богу, работал – гамбургские мастера свое дело знали. Сокрытые внутри
колокольчики в нужный миг начинали серебристо отщелкивать веселую песенку
«Здравствуй, новый Божий день» – чтоб человек просыпался в добром расположении
духа, с улыбкой на устах.
Дождался. По наследственному фондорновскому везению,
Александра Артамоновна была одна.
В руке держала малую грифельную доску и счеты с костяшками,
на каких купцы считают – не иначе, шла к Андрею Артамоновичу, учиться вместе с
братом арифметике (и зачем только высокородной девице эта низкая наука?).
Корнелиус не поворачиваясь – словно и не видит – нажал под
шляпой рычажок боя и сразу руку отнял, на колено положил. Сам сидит, искоса по
отражению в зеркале за Сашенькой следит.
Та шла себе, стуча каблучками по дубовому паркету, да вдруг
замерла: откуда ни возьмись полились волшебные переливчатые звуки –
приглушенно, как бы из-под земли или, наоборот, из надземных сфер. А фон Дорн
сидит, вроде и не слышит ничего, только мизинец руки, положенной на эфес,
оттопырил, чтоб луч на перстне поиграл.
– Капитан… Как тебя… Корней! – шепотом позвала Сашенька.
Здесь Корнелиус, конечно, вскочил, повернулся, поклонился
самым учтивым образом – париком чуть не до пола.
– Да, ваше сияние? (Так перевел на русский Durchlaucht[11]).
– Слышишь? – боярышня боязливо подняла розовый пальчик,
ресницы так и затрепетали. – Слышишь?
Фон Дорн наморщил лоб, словно бы прислушиваясь. Недоумевающе
развел руками.
– Лошадь кричит? Это Зюлейка, гнедой кобыл Иван Артамонович.
У нее будет дитя.
– Да не кобыла! – досадливо махнула Сашенька. – Вот, вот!
Музыка райская!
Взгляд, обращенный на Корнелиуса, был одновременно
испуганным и в то же время исполненным надежды на чудо.
Капитан проговорил заученную фразу – красивую и без единой
ошибки:
– Я человек простой и грешный, мне не дано слышать райскую
музыку. Это могут только небесные создания.
И снова поклонился – почтительно, без дерзкой галантности.
Боярышня, наклонив головку, послушала бой еще немножко,
потом вдруг быстро подбежала к стулу и сдернула шляпу.
– Это что? Табакерка с музыкой? Да ты. Корней, шутник!
Схватила будильник и звонко, не хуже серебряных
колокольчиков, рассмеялась.
– Какой красивый! А зачем цифры? И небесные знаки?
Корнелиус смиренно объяснил про устройство будильника и с
поклоном сказал:
– Позволте, ваше сияние, подарить вам этот скромный подарок.
Сказал – и сердце стиснулось, все-таки жалко было отцовского
будильника.
Но устроилось всё лучше некуда. Будильник Александра
Артамоновна в дар не приняла, на шутку не рассердилась и с того дня стала фон
Дорна отличать. Улыбалась уже со смыслом, как другу. Если ехала кататься в
санном возке, велела скакать следом. А один раз, на прогулке в Сокольниках,
попросила обучить пальбе из пистоли. Когда боярышня двумя ручками взяла
рукоять, а Корнелиус стал наводить дуло, её разрумянившаяся от холода щека
оказалась совсем близко, и от этого с капитаном приключился немыслимый конфуз –
промазал с десяти шагов по толстому стволу. Сама же Сашенька его и утешала.
Человек не властен над своими фантазиями. И стали фон Дорну
грезиться видения одно несбыточней другого. Мечтать ведь никому не
возбраняется.
Скажем, загорелся чудесный каменный дворец, со всех сторон
пламя, холопы от жара разбежались. Корнелиус вбегает в окутанную дымом
светелку, подхватывает ослабевшую Сашеньку на руки, выносит наружу, и она в
благодарность целует его в опаленные усы. Ради такого впору было самому палаты
запалить. В Москве что ни день где-то горит, никто и не удивится…
Или, еще лучше, спасти самого Артамона Сергеевича от
покушения или какой-нибудь другой смертной опасности, а в награду боярин, как в
сказке, скажет: «Женись, храбрый и верный рыцарь Корнейка, на моей единственной
дочери». Конечно, капитан фон Дорн по матфеевским меркам голодранец и знатности
невеликой, но ведь и сам экселенц не из Рюриковичей, простой дворянский сын.
Враги за глаза ругают его худородным. А что до различия в вере, то ради
Сашеньки и перекреститься бы можно. Бог простит, потому что Он за любовь многое
прощает.
Когда фантазии заходили так далеко, Корнелиусу становилось
стыдно и страшно, ибо тут уж пахло пагубой христианской души. А главное –
грешил он помыслами попусту, безо всякого резона, потому что у Александры
Артамоновны жених уже наметился, и презавиднейший. Василий Васильевич Галицкий:
богатый, умный, просвещенный, собой писаный красавец. Галицкие первая среди
шестнадцати знатнейших фамилий, которые веками составляли самую опору престола.
На четвергах Галицкий бывал всегда, ни одного не пропускал. Сидел на почетном
месте, рядом с хозяином, но всякий раз поворачивал стул так, чтобы и Александру
Артамоновну видеть.
Покручивая холеный пшеничный ус (бороду брил), князь умно
изъяснял и о государстве, и о торговле, и о военном деле. По всему он получался
полный матфеевский единомышленник, так что Артамон Сергеевич только
одобрительно поддакивал. С иностранными гостями Галицкий говорил по-латыни и
по-французски – те тоже восхищались блестящим собеседником. Как ни высматривал
Корнелиус, придраться в Василии Васильевиче было не к чему, превосходил он
мушкетерского капитана решительно по всем статьям.
Да за одну красоту тонкого, породистого, в профиль чуть
хищноватого лица князя полюбила бы любая королева. Когда, запрокинув кудрявую
голову, Галицкий посматривал на Сашеньку и победительно поигрывал бровями, у
фон Дорна начинали неметь скулы. А если боярышня розовела и опускала ясные
глаза, Корнелиус выходил за дверь и там, в коридоре, отводил душу представлял
себе, как бьется с князем на шпагах, всаживает ему в живот, по самую рукоять,
испанскую сталь, и у баловня Фортуны от последнего изумления лезут из орбит
красивые синие глаза.
Ну почему мир устроен так несправедливо?
* * *
Мерное течение службы и жизни для капитана фон Дорна
закончилось в ночь на первое января 1676 года от Рождества Господня, а по
русскому исчислению 5184-ого. У Артамона Сергеевича праздновали Новый год
по-европейски, а не 1 сентября, как было заведено в Московии. Собрались гости –
по большей части всегдашние, матфеевского избранного круга, и несколько новых.
