– Немчин? – спросил боярин и сразу, не дожидаясь ответа,
задал еще несколько вопросов, так что стало видно – человек ума скорого,
нетерпеливого. – Сколько лет как в Россию выехал? Или из «старых немцев»? Где
ротный капитан? Почему на барабане сидел, когда рота палила?
Фон Дорн стал рапортовать по порядку, стараясь делать
поменьше ошибок.
– Точно так, немец. Выехал тому полгода. (У боярина
удивленно дрогнули брови). Капитан Творогов недужен. А на барабане сидел
нарочно. Будто турецкий пуля командир сразил, а это ничего, бою не помеха. Если
так палить, рота отлично может и совсем без командир.
– Это какой такой Творогов? – спросил Матфеев арапа.
Черный человек сказал – вольно, спокойно, будто равному:
– Овсейка Творогов, из боярских детей. Сам он солдат выучить
так не мог – по все дни пьяный валяется. Гнать бы его, бражника, в шею, да он
Хованскому, князь Ивану, крестник. Я ж говорил, боярин, стоит на ученье это
поглядеть. И на поручика этого. Кого ж лучше вместо Митьки?
Корнелиус покосился на удивительного арапа. Всё знает, даже
про овсейкино пьянство!
Министр-канцлер внимательно рассматривал фон Дорна, что-то
прикидывал. Чего ждать от этого осмотра, было неясно, но чутье подсказало
поручику – сейчас, в сию самую минуту, решается его судьба, и от такого
соображения Корнелиус стиснул зубы, чтоб не застучали.
– Ну гляди, Ванька. – Матфеев потер веки (пальцы у боярина
были сухие, белые, с перстнями). – На тебя полагаюсь. Разъясни капитану, что к
чему, а я в Грановитую, Думу сидеть.
Повернул аргамака, взял ходкой рысью в сторону заставы.
Дворяне свиты заспешили садиться в седла, ливрейные скороходы припустили
быстрее лошадей. Остался подле Корнелиуса один арап Ванька. Тоже рассматривал,
да еще внимательней, чем министр. Глаза у черного человека были большие,
круглые, с белками в красных прожилках.
Фон Дорн встал повольнее – все ж таки не перед канцлером, но
шляпу пока не надевал.
Чтоб не молчать, сказал:
– Я не капитан – поручик, боярин путал.
– Артамон Сергеевич никогда ничего не путает, – медленно,
негромко проговорил Ванька. – Он до всякой мелочи памятлив, всё помнит и к
оговоркам привычки не имеет. Раз сказал «капитан», стало быть. Корней, ты
теперь капитан и есть. И не просто капитан, а начальник Матфеевской
мушкетерской роты.
Про эту роту фон Дорн, конечно, слышал. Царская
лейб-гвардия, состоит на канцлеровом довольствии. Там простой мушкетер получает
жалованья больше, чем обычный полковой поручик, да живут по-барски, на всем
готовом. В Матфеевскую роту из русских берут только дворян не последних родов,
а так служат все больше швейцарцы, немцы и шотландцы. Статные молодцы, один к
одному, Корнелиус не раз видел их и на Красной площади, и у ворот Матфеевского
дворца что на Покровке. Смотрел на выправку, на серебрёные кирасы. Завидовал.
Поэтому так и затрепетал от араповых слов, не поверил
счастью. Ему, лямочнику солдатскому, в Матфеевскую роту и прапорщиком попасть –
великая удача.
– Зови меня Иваном Артамоновичем, – продолжил благодетель. –
Я боярину крестник и в доме его дворецкий. Что скажу, то и будешь делать. Житье
тебе отныне при Артамон Сергеевичевых палатах. Роту свою с урядником отошли,
сам со мной ступай, принимай новую команду.
– А что прежний капитан? – спросил фон Дорн, все-таки
опасаясь подвоха.
– Митрий Веберов помер, – спокойно ответил Иван Артамонович.
Четвертого дня видели, как он вечером тайно из палат Иван Михалыча князь
Милославского выходил, где Митьке быть незачем. А поутру, как ему мушкетеров на
караул к царицыному терему вести, споткнулся Митька на ровном месте, да на нож
и упал. Горлом. Молитвы – и той прочесть не успел. Всё в руце Божьей.
Арап перекрестился коричневой рукой с белыми ногтями.
– Смотри, Корней. Будешь верен и по службе исправен, высоко
взлетишь. А заворуешь, на посулы зложелателей польстишься, будет и с тобой, как
с Митькой, псом неблагодарным. Примешь смерть от этой вот руки, в чем клянусь
тебе Господом нашим Иисусом Христом, Пророком Магометом и богом Зитомбой.
Про бога Зитомбу Корнелиусу слышать не доводилось, но на
руку Ивана Артамоновича он посмотрел снова, теперь еще более внимательно. Рука
была жилистая, крепкая, внушительная.
– Только воровать тебе незачем, – сказал арап уже добрее. –
Человек ты сметливый, я давно к тебе присматриваюсь. Сообразишь, в чем твоя
выгода. Сорок рублей жалованья тебе месячно, да стол от боярина, да полный
наряд, да награды за службу. Ты держись Матфеева, капитан. Не прогадаешь.
Тут новый фондорновский начальник улыбнулся, и зубы у него
оказались еще белей, чем у Корнелиуса. Спросить бы, чем так начищает? Не иначе
толченым жемчугом. На влажных от слюны резцах Ивана Артамоновича волшебно
блеснул луч осеннего солнца, и капитан фон Дорн вдруг понял: никакой это не
арап, а самый что ни на есть благовестный ангел, ниспосланный Господом с небес
в воздаяние за все перенесенные обиды и неправды.
Глава 7
Ёжик в тумане.
– Так, – резюмировала Алтын Мамаева, дослушав историю,
которую Николасу за последний час приходилось излагать, стало быть, уже во
второй раз (отчего рассказ не сделался хоть чуточку более правдоподобным). –
Одно из двух: или ты полный придурок, или ты мне лепишь горбатого.
Николас задумался над предложенной альтернативой. С первым
вариантом было ясно, но что такое «лепишь горбатого»? Исходя из логики, это
выражение должно было означать «говоришь неправду».
– Я леплю горбатого? – переспросил Фандорин, сделав
обиженное лицо. Вы хотите сказать, что я гоню туфту?
– Сто пудов, гонишь, – сурово ответила Алтын. – Лохом
прикидываешься.
Значит, про «горбатого» угадано верно, понял Николас. А
«лох» – одно из самых употребимых новорусских слов, означает «недалекий
человек», «дилетант» или «жертва обмана». Очевидно, от немецкого das Loch[9].
Интересна этимология выражения про «горбатого». Почти не вызывает сомнения, что
оно недавнего происхождения и связано с Михаилом Горбачевым, который у русских
заработал репутацию болтуна и обманщика. Надо будет потом записать.
– Я полный придурок, – сказал Николас. – Однозначно. Сто
пудов.
