– Первое. Я вовсе не считаю, что русские – нецивилизованная
нация. Русские таковы, какими они и должны быть, если учитывать условия, в
которых они воспитываются и существуют. Здесь другой нравственный климат, сэр
Николас, более жестокий и суровый, чем наш. У нас человеку гораздо проще
вырасти порядочным, законопослушным, толерантным и политически корректным.
Велика ли заслуга быть порядочным, если тебе с детства гарантированы гамбургер,
крыша над головой и защита прав личности? Быть цивилизованным человеком в
России куда как трудней – это уж цивилизованность настоящая, честно
заработанная, а не доставшаяся по наследству, как нам с вами. За сто или сто
пятьдесят лет сносной жизни на нашей британской шкуре нарос культурный слой,
благопристойно прикрывший первобытную шерсть. Но не слишком обольщайтесь насчет
европейской цивилизованности. Культурный слой – если он достался без усилий, по
одной только географической удачливости – держится до тех пор, пока не подует
сильный ветер. Поверьте мне, я всякое повидал на своем веку. При настоящей
опасности так называемый цивилизованный человек в считанные секунды
возвращается в первобытное состояние – чтобы выжить, царапается ногтями и
кусается не хуже любого русского.
Было видно, что Лоуренсу Пампкину наступили на больную
мозоль. Советник побагровел, раздулся, изо рта вылетали капельки слюны. Такая
горячность поневоле вызывала уважение. К тому же Фандорин вспомнил, что писали газеты
о катастрофе парома «Христиания»: о драке из-за спасательных жилетов, о том,
как политкорректные британцы, шведы и датчане спихивали с плотиков тех, кто
слабее.
Но экстремальная ситуация – это особый случай, хотел
возразить магистр. Человек не может ручаться, как он поведет себя перед лицом
смертельной опасности. Тут прорываются инстинкты, а цивилизованность
проявляется в повседневном функционировании общества. Можно ли назвать русских
цивилизованной нацией, если они царапаются и кусаются каждый божий день, по
любому поводу и вовсе без повода?
Аргумент был весомый, но советник, оказывается, еще не
договорил.
– И второе. Ваша идея о премии не так плоха, если вам столь
уж дорога эта бумажка. Суперинтендантов здесь нет, но на Петровке, 38
расположен городской уголовный розыск, а у него есть начальник, полковник
Нехватайло. И я даже мог бы вас с ним свести. – Здесь Пампкин употребил
грамматическую форму, именуемую в английской грамматике «нереальным залогом»,
из чего следовало, что сводить Николаса с мистером Нехватайло он не собирается.
При одном условии: если б на вас не шла охота. Послушайте, Фандорин, сейчас не
до аристократических сантиментов. Бумажка, даже если ей триста лет – все равно
не более чем бумажка. Вы толкуете о потомках, которые вас не простят. А если вы
задержитесь в Москве, у вас не будет никаких потомков, вы не успеете ими
обзавестись. Прервется ваш расчудесный род, некому станет кичиться фамильными
реликвиями. Бегите отсюда, молодой человек, сваливайте, улепетывайте (дипломат
продолжил синонимический ряд еще более энергичными глаголами, заставившими
магистра поежиться). И чем скорее, тем лучше.
– Нет, – отчеканил Николас и почувствовал, что гордится
собственным упрямством. Сонм Фандориных, к которым присоединились еще и
бесчисленные фон Дорны, одобрительно закивал ему:
«Так держать, мальчик. Сначала честь, остальное потом».
– Тогда вот что. – Мистер Пампкин перешел на официальный
тон. – Вы британский подданный, которому угрожает явная и несомненная
опасность. Согласно инструкции, в подобном случае я имею право даже вопреки
вашей воле принять меры, которые обеспечат вашу безопасность. Тем более у вас
нет документов, и вашу личность еще требуется установить. Я задерживаю вас до
завтра на территории посольства, а утром вы отправитесь в Лондон. Можете потом
жаловаться в инстанции на превышение власти.
Сразу было видно, что этот серьезный джентльмен слов на
ветер не бросает. Сейчас нажмет кнопку на столе, вызовет охрану – и всё,
прощай, Москва, а вместе с ней и завещание Корнелиуса фон Дорна.
Фандорин вздохнул, потер лоб, виновато развел руками:
– Прошу простить мою истерику. Это нервы – слишком многое на
меня сегодня свалилось. Конечно, сэр, вы правы. Оставаться в Москве глупо и
безответственно. Да и смысла нет. Объявить награду за возвращение документа я
ведь могу и из Лондона. Надеюсь, вы свяжете меня с нужными людьми?
Советник испытующе посмотрел магистру в ясные глаза и,
кажется, поверил.
– Ну, то-то. Разумеется, свяжу. А со временем непременно
выясню, кто – как здесь говорят – вас заказал. И тогда станет ясно, нужно ли
вам ехать в Гималаи… Ничего, – Мистер Пампкин ободряюще коснулся локтя молодого
человека и произнес по-русски. – Перемелется, мука будет. А также утро вечера
мудренее. Отдыхайте. Я скажу, чтобы вам принесли зубную щетку и свежее белье,
дам какую-нибудь из своих рубашек. В воротнике будет велика, а манжеты, должно
быть, не достанут вам и до локтя, но все лучше, чем ваши лохмотья.
– Благодарю, вы очень добры, – растроганно улыбнулся
Николас. – А где тут у вас туалет?
– По коридору третья дверь направо. Быть может, поужинаем
вместе? У нас неплохой буфет.
– С удовольствием, – откликнулся Фандорин, уже открывший
дверь, и улыбнулся еще раз, теперь смущенно. – Только должен предупредить – у
меня ни пенса.
– Ничего, не разорюсь, – проворчал советник.
Пожалуй, он все-таки не был формалистом и надутым чинушей,
но это ничего не меняло.
Николас быстро пробежал коридором, спустился по лестнице в
вестибюль и, вежливо попрощавшись с охранником, вышел во двор.
Еще полминуты, и ажурные ворота посольства остались позади.
Очень довольный своим хитроумием, Фандорин захромал прочь, навстречу опасностям
и приключениям.
Ничего. Сначала честь, остальное потом.
* * *
Фантастический день подходил к концу. Стемнело, на
набережной горели фонари, а на противоположном берегу реки источал сказочное
сияние подсвеченный Кремль. Это очень красиво, сказал себе Николас. Вероятно,
один из красивейших видов на земле. И, чтобы не впадать в романтическое
настроение (что в данных обстоятельствах было бы некстати), мысленно
присовокупил: чем на иллюминацию тратиться, лучше бы зарплату архивистам
вовремя платили.
Ковыляя в сторону Большого Каменного моста, пытался
составить план действий. Куда идти? В гостиницу? От одного воспоминания о
номере, где на зеркале растопырилась паутина от пули, Николас содрогнулся.
Только не туда! Там-то, скорее всего, и дожидается очкастый весельчак.
