То есть, разумеется, у всего, что происходит, если
покопаться, обнаружится свое объяснение. Например, такое. На Николаса напал
историк, имеющий пропуск в архив и потихоньку свихнувшийся среди этого депрессивного
антуража. Возможно, у бедняги патологическая ненависть к двухметровым блондинам
в синих блейзерах. Именно такой двадцать лет назад надругался над ним в
пионерском лагере и нанес ребенку глубинную психическую травму. В обычной жизни
он более или менее нормальный, а как увидит синий блейзер – впадает в агрессию.
Сила у этого тщедушного очкарика поистине нечеловеческая, явно аффектного
происхождения. Как легко он перекинул через себя двухсотфунтового дылду!
Или, что еще вероятней, объект его обсесии – кейсы
светло-шоколадного цвета. Ведь именно с кейса все и началось. Такой
специфический патологический фетишизм.
Господи, кейс!
Николас вскинулся, застонал, стал вылезать из глубокого
узкого бака. Может быть, еще не поздно?
Милиция, здесь у входа дежурит милиция. Скорей!
Три часа спустя желто-синий милицейский «уазик» доставил
густо намазанного зеленкой магистра к гостинице.
Дело было дрянь. Психа в клетчатой рубашке на территории
архивного городка отыскать не удалось. То ли пролез в подземные хранилища и
где-то там, в нехоженых лабиринтах, спрятался – и тогда есть надежда, что рано
или поздно вылезет наружу либо же попадется кому-то из сотрудников на глаза. То
ли сумел каким-то чудом проскользнуть незамеченным мимо постовых милиционеров
на одной из шести проходных, и тогда пиши пропало.
Подавленная жертва статистики ехала в зеркальном лифте на
свой пятнадцатый этаж и, чтобы восстановить позитивный взгляд на жизнь,
пыталась сочинить оптимистичный лимерик. Но выходило что-то мрачное, и опять,
как в архиве, с членовредительской тематикой.
В конце концов, можно ведь взглянуть на случившееся и
по-другому, убеждал себя Фандорин. Произошло истинное Божье чудо – впору
надевать рубище, вериги и идти простоволосым по святой Руси. По всему он должен
был расколотить себе голову о кирпичи, размозжить грудную клетку о бетонный
блок или повиснуть, пронзенный одним из торчащих арматурных прутьев, а вместо
этого отделался несколькими царапинами. Наследственная удачливость – конечно,
бред, но нельзя не признать, что упал он с крыши исключительно, просто
феноменально удачно. Стало быть, аквариум уцелел, жизнь продолжается, а если
жизнь продолжается, то значит, ее можно наладить и упорядочить.
Первым делом произвести минимизацию понесенного ущерба.
Позвонить в «Барклайз», чтобы заблокировали похищенные кредитные карточки. И
пусть переведут по «Вестерн юнион» некоторую сумму наличными – не оставаться же
без денег. Связаться с консульством, понадобится временное удостоверение вместо
паспорта. Сообщить в «Бритиш Эрвейз» о пропаже билета – пусть восстановят. Всё?
Нет, не всё. Есть пропажа, которую не восстановишь:
завещание Корнелиуса. Словно заклятье нависло над этим листком старинной бумаги
собственно, уже и не листком, а сколькими-то килобайтами информации в памяти
компьютера. Самое обидное было то, что Николас даже не успел прочесть послание
капитана фон Дорна. Только:
«Память сия для сынка Микиты егда». О чем память? Когда
«егда»? И почему там, чуть ниже поминаются какой-то «алтын» и «рогожа»?
Неужели он теперь никогда этого не узнает? Что за фатальная
нелепость! Может, сумасшедший очкарик наиграется своей добычей, да и выбросит
ее? Описание кейса и всего содержимого у милиции имеется. Отчаиваться рано.
Он шел по длинному, устланному ковровой дорожкой коридору к
своему номеру 1531. Открыл дверь, остановился в тесной прихожей перед зеркалом.
Ну и вид: блейзер перепачкан известкой и тополиным соком, рукав надорван, двух
пуговиц не хватает. Узел галстука съехал на сторону, рубашка вся в пятнах. А
лицо! Мало того, что на щеках две намазанные зеленкой царапины, так подбородок
черный и в волосах застрял кусочек яичной скорлупы. Какая гадость! Умыться,
немедленно умыться. А потом – под душ.
Николас щелкнул выключателем, распахнул дверь ванной. И
замер.
На унитазе, закинув ногу на ногу, сидел давешний очкарик и
приветливо улыбался остолбеневшему магистру.
* * *
Первое чувство, которое испытал Фандорин – не изумление, а
абсурдная радость от того, что похититель кейса нашелся. Абсурдная – потому что
чему же тут радоваться, если от потрясения и сотрясения у человека поехали
мозги (отличное идиоматическое выражение из фольклорного блокнота) и его повело
в глюки (оттуда же).
– Где кейс? – спросил Николас у глюка. Видение улыбнулось:
– Я думал, ты баскетболист, а ты баскетбольный мяч. Как ты
ловко в корзинку-то, а?
Галлюцинация восхищенно покачала чубатой головой, поправила
правой рукой очки на переносице, чуть приподняла левую, и Николас увидел
черную, матово поблескивающую трубку с еще более черной дыркой посередине.
– Пожил уже, хватит, – с ласковой укоризной сказал очкарик.
– Дай другим пожить.
Дырка приподнялась еще на сантиметр, так что теперь смотрела
Фандорину прямо в лицо, палец на спусковом крючке двинулся – и Николас
инстинктивно, не рассуждая, дернул головой в сторону. Трубка чмокнула, щеку
обдало горячим, а в стену сзади ударило чем-то хлестким, и посыпалась крошка.
В свое время Николас был нападающим университетской
баскетбольной команды – не из-за того, что умел с середины площадки закинуть
мяч прямо в корзинку и не из-за роста (были в команде парни и подлиннее), а
из-за превосходной реакции и умения ориентироваться в игре. Во время матча с
будущим магистром происходила чудесная перемена – у него начисто отключалась
рефлексия. Фандорин переставал думать головой, отдавая управление своими
действиями рукам и ногам, которые отлично справлялись с задачей безо всякого участия
интеллекта. Очевидно, из-за этого-то периодического катапультирования рефлексии
ему и не суждено было стать великим ученым. Может, лучше было податься в
профессиональные спортсмены?
Такого рода сомнения (уж они-то точно относились к категории
рефлексии) одолевали Николаса довольно часто. Но сейчас катапультирование
спасло ему жизнь.
Уже не вникая в тонкости – действительно ли очкарик палил в
него из пистолета или это все-таки была галлюцинация – Фандорин метнулся
обратно в прихожую и нырнул за выступ. Вовремя: зеркало треснуло, разбегаясь
черными лучами от маленькой круглой дыры. Еще один рывок, и Николас вылетел в
коридор.
