Во всяком случае, хоть это хорошо, тут же подумала она. Они бы наверняка привязались к нему.
Дядька из гаража напротив посмотрел в ее сторону и продолжил возиться со своим «Запорожцем». Дядька был лысый, и Мышка немного успокоилась. Значит, если что-то придет в голову этому типу с маслеными глазками, Виталику, он не посмеет дернуться. Она уже определила, что этим «героям» присуща трусость.
Виталик как раз стоял у двери, скрестив руки на груди, и смотрел в ее сторону. Сердце Мышки тревожно забилось.
«Все в порядке», — сказала она себе, стараясь не показать виду, что ей страшно.
Она уже пыталась найти причину этого непонятного страха, ведь он ничего не делал. Даже не говорил ни слова. Просто стоял и глядел на нее. Мало ли кто так смотрит…
«Нет, — призналась она себе. — Так не смотрят… Могут просто издевательски смотреть. Могут смотреть похотливо. Могут надменно… А этот, без определения… Как будто он вообще не существует на самом деле. У него мертвые глаза».
Поняв внезапно, что этими рассуждениями Мышка только мешает самой себе, нагнетая атмосферу этого самого ненавистного страха, она решительно пошла дальше, стараясь все-таки смотреть в сторону.
«Вот бы подойти и спросить у него, что он на меня смотрит. Глупости, — призналась она себе. — Не сможешь ты, глупая Мышка, этого сделать. И правильно поступаешь. Потому что в этом взгляде и есть твоя… — она даже усмехнулась, — „мы-ше-ловка“. Опля, закрылась дверца, и нет больше маленькой Мышки».
Теперь она почти поравнялась с ним. Быстрее, подгоняла она себя. И не смотри… Если его взгляд в тебя проникнет, это будет как яд кураре…
— Привет, Краснова!
Она невольно вздрогнула. Обернувшись, увидела Кузякину. Ей показалось, что Ленка уже довольно пьяна, во всяком случае, на ногах она держалась нетвердо. Слегка покачиваясь, она шагнула в сторону Мышки, держа в руке бутылку какого-то дешевого вонючего портвейна, — Мышка почувствовала невыносимый запах даже на приличном расстоянии.
— Пошли, выпьем с нами, — предложила Кузякина.
— Не могу, — сказала Мышка.
— Не хочешь…
— Предположим, что не хочу…
Кузякина секунду обдумывала, как ей отнестись к этим словам, но винные пары уже заняли изрядное место в ее голове, а мыслей там осталось совсем мало, и сочеталось это все друг с другом как-то… тошнотворно.
Она хмыкнула и пробормотала:
— Ну, как хочешь… Мое дело предложить…
Мышка хотела уже идти дальше, но внезапно остановилась. С Ленкой было что-то не так. Она не могла понять, что именно…
Она остановилась, обернулась. Ленка стояла, привалившись плечом к этому типу с мертвыми глазами, и тот обнимал ее за плечи, одновременно лаская с такой откровенностью, словно никого, кроме них, в мире не было.
Но дело-то было не в этом.
Мышка зажмурилась, пытаясь понять, в чем же дело, но тут же одернула себя.
В конце концов, это Ленкина проблема.
Она пошла дальше и, только оказавшись уже возле дома, поняла, что ее так обеспокоило.
То черное. Смерть.
Смерть приблизилась почти вплотную.
Словно подтверждая ее мысли, где-то загудел поезд, и Мышке захотелось побежать, попытаться развести беду руками, но она знала — ей с этим не справиться.
Никогда ей с этим не справиться…
* * *
«Быть может, твоя легкая полуулыбка сохраняет меня живым… Я сам не знаю, зачем живу в этом мире. Тут раньше чего-то не хватало. Красоты. А потом появилась ты, но… Дальше как у Блаженного Августина. Я поздно полюбил тебя, Красота…»
Он перестал писать — к чему, все равно… Никогда он ей это письмо не отправит. Ничто и никогда не омрачит ее жизнь.
Во всяком случае, если это от него зависит, ни одна темная тень, промелькнув рядом, не осмелится коснуться ее.
В дверь позвонили, и он пошел открывать, ожидая увидеть кого-то из «бродяг».
— Мама? — На удивленном полу вздохе, словно в то время, когда он был ребенком. Покорным. Беззащитным.
— Привет, — сказала она, входя. — Ты не звонишь уже почти месяц… Вот я и прилетела…
Коснувшись его щеки губами, она прошла в комнату. Такая же, как всегда. Подтянутая, прекрасно выглядит, отметил он. Лет на тридцать, не больше…
— Я правда рад тебя видеть, — сказал он.
— Тогда поставь чайник… Ненавижу самолеты. Постоянное ощущение отрыва от земли, и как будто лишаешься защиты…
— У меня наоборот, — рассмеялся он. — Почему-то именно на земле я испытываю беспокойство и тревогу. Впрочем, ты права… Самолеты слишком тяжелые, чтобы дать полное ощущение свободы…
Она слегка усмехнулась, пытаясь скрыть за этой улыбкой свою тревогу и раздражение.
Он не изменился. Господи, сколько можно ждать-то? Она вспомнила, как еще вчера убеждала мужа, что все это — просто самоутверждение. Перебесится, в конце концов… Примет существующий порядок вещей, поняв, что ему не справиться… Появится женщина. Но теперь она начинала сомневаться в этом. А если и в самом деле — он просто болен?
— Стае, — тихо сказала она, испугавшись собственных мыслей. — Ты… Ты нашел работу?
— Да, — улыбнулся он. — Нашел. Как ты думаешь, откуда у меня эта квартира?
— Я думала, ты ее снимаешь…
— Нет. Я работаю. У меня очень хорошая работа, мне нравится…
— И кем же ты…
— Дворником, — улыбнулся он.
Она даже отшатнулась, глядя на него с ужасом.
— Ну да, — кивнул он. — А что в этом плохого, ма?
— Господи, Стае… Это ты меня спрашиваешь, что в этом плохого?
— Нормальная работа. Если я не могу заниматься тем, чем мне хочется, вполне нормальная… Всего три часа по утрам, нормально платят, и еще квартира…
— Стае! Я говорю о нормальной работе! В конце концов, ты же получил блестящее образование! МГУ!
— Ма, ты снова начала мычать. Ты же не корова… Ну и что мне прикажешь делать с этим твоим «м-г-у-у-у»? — Он рассмеялся. — Я, конечно, мог бы найти бочку и плавать по ней, как Стенька Разин по Волге. Но, увы, вряд ли кто-нибудь начнет оплачивать мои вояжи туда-сюда. Признайся, что философское образование до безумия нелепо. Как будто можно почесть философию профессией…
— А дворник?
— Дворник — это профессия, — лаконично отозвался он, разливая чай.
— Именно так ты видишь свое будущее…
— Я его, честно говоря, вообще не вижу…
— Оставь свой дурацкий экзистенциализм…
Ма, при чем тут это? Я просто сказал, что не вижу смысла заботиться о химере. В конце концов, Господь сказал, что Он сам позаботится о лилиях, которые не прядут… И знаешь, иногда мне кажется, что именно так и есть. Как бы Он снимает с себя заботу о тех, кто слишком уж заботится об этом самом будущем… А если его и в самом деле нет? Только настоящее… А ты тратишь это самое настоящее на такие химеры, как зарабатывание денег. Или там всякие накопления… Жажда власти, денег… Это все такие глупости, ма! Я думаю, люди, которые думают только об этом, просто несчастные существа! Потому что они, наверное, и слыхом не слыхивали про счастье. Вот им и кажется достижение каких-то там высот счастьем. А на деле… — Он махнул рукой. — Чай будешь? Ты же хотела…
