Я не понимал, почему он так презирает бедного кота.
Внезапно Матер выхватил из-за пояса маленький, зато очень острый кинжал. От страха у меня затряслись поджилки. Я думал, меня стошнит, однако с этим испытанием я справился.
Острый, чуть загнутый клинок был между нами, но Матер невозмутимо продолжал свою речь.
— Сколько раз эта мерзкая кошка расстраивала мои планы! Порой мне кажется, кто-то специально подбросил ее на остров, чтобы испортить мне жизнь.
Его глаза бегали по комнате в поисках нарушителя спокойствия. Матер перевел дыхание и взял себя в руки.
— Ладно. Скоро я устрою мистеру Хопкинсу сладкую жизнь, не сомневайтесь. Итак, — он заметил лампу, которая лежала на полу, и поставил ее на стол, — позвольте, я пролью свет на то, чем занимаюсь.
Матер убрал кинжал за пояс, зажал фонарик зубами и чиркнул спичкой. Лампа загорелась.
— Так-то лучше.
Несмотря на полумрак, я увидел, что комната больше, чем мне показалось в первый раз. Справа от двери в яму располагался комод, в котором наверняка лежали инструменты. Пол был таким же, каким я его запомнил, но вид крови, густо покрывавший половицы, снова вызвал во мне тошноту.
— Что ж. — Матер выключил фонарик и убрал его в карман. Затем осторожно положил кинжал на стол. — Полагаю, вам не терпится услышать о том, что здесь происходит.
Ну…
— Хм?
— Ну… Только если вы хотите об этом говорить.
— Если хочу? А я-то подумал, ваше любопытство так разгорелось, что здесь скоро начнется пожар! Неужели вам совсем не интересно услышать мою историю? Да она бы сделала вас богачом, опубликуй вы ее! Где же ваше журналистское чутье, молодой человек?
Я решил, что если Матер не торопится завершить свое дело, то мне это только на руку. Может, я еще смогу отсюда вырваться.
— Хорошо, — сказал я.
У меня возникло странное чувство — будто я смотрю на происходящее со стороны. Полумрак комнаты, едкий запах смерти, трупы в яме — все это казалось наркотическим сном безумца. Матер оперся на стол, уверенный в себе, непоколебимый. Я в страхе отшатнулся. Мысль о том, что через несколько минут я буду лишь очередным куском мяса в груде трупов, не покидала меня. Я даже видел, как моя коченеющая рука рвется из клубка тел, пытаясь найти спасение. Ужасающая картина.
— В той истории, что я поведал вам раньше, все было не совсем так.
— Я уже понял, — прохрипел я.
Казалось, Матер удивился.
— А вы сообразительны, мистер Ривз!
— Неужели?
— О да!
Как мне хотелось стереть эту улыбку с лица Матера!
— Спасибо, — ответил я с определенной долей сарказма.
— Впрочем, не вся моя история была ложью.
Да что ты? — подумал я.
— Мы с Сомсом действительно провели тот эксперимент, и все прошло так, как я описывал, за одним исключением: я не был против.
— А бродяга?
— О, самый настоящий бродяга. Как он страдал! Честно говоря, я опустил самые ужасные подробности его мучений. На самом деле все было много хуже.
Я не хотел слушать, но расстраивать Матера тоже не имело смысла — кинжал все еще был у него под рукой.
— Наш эксперимент чуть не сорвался. Гремучая смесь алкоголя, отсутствие столь важного органа и нестерпимая боль сделала свое дело. Он уничтожил сам себя. Я говорю не о самоубийстве, вы понимаете. Парень просто разрывал на себе кожу…
— Прошу вас! — Это было невыносимо. Если Матеру так хочется рассказать о своих грехах, пусть опускает подробности.
— Простите, мистер Ривз. Я совсем забыл, что потерял чувствительность к подобным вещам. Теперь это лишь воспоминания. Ничто из содеянного больше не кажется мне отвратительным. Я воспринимаю такие случаи как серию неудавшихся экспериментов, которые перемежались подлинными научными достижениями. Мы с Сомсом добились значительного прогресса в наших исследованиях, и это самое главное. Многие бы со мной согласились. Общество слишком быстро забывает о том, что величайшие открытия в истории человечества происходили посредством боли и страданий.
Меня опять замутило. Терпение мое подходило к концу. Но чтобы сосредоточиться, я должен был собрать все свои силы в кулак и быть начеку, ведь возможность избавиться от Матера могла возникнуть в любую минуту.
— Сомс, как и я, сознавал, что нельзя добиться чего-либо, не запачкав при этом руки. Он часто бывал излишне щепетилен, однако я быстро настроил его на нужный лад.
— То есть идея того эксперимента принадлежала вам.
— Да. Я был источником всех идей. Я также находил испытуемых и уговаривал их. Да, порой мне нелегко приходилось. У Сомса, видите ли, были принципы. Нерушимые принципы морали и неприкосновенности человека. Ха! Но потом он от них отказался. Я умею убеждать людей, если захочу, — говорил Матер, поглаживая рукоятку кинжала.
— Что с ним случилось?
— Сомс… Сомс сбился с пути. Мои идеи стали казаться ему чересчур необычными.
— Необычными?
— Да. Пожалуй, для этого есть более выразительное слово, но я не журналист, мистер Ривз. Понимаете, в этой жизни мало что может меня шокировать. У меня крепкие нервы. Эти жуткие сцены, крики боли, страдания — в моем понимании лишь проявление великого чуда природы. То, что отвратительно одному, может восхищать другого. Это дело вкуса. А мои вкусы, конечно же, уникальны.
— Вот как. — С каждой секундой я ненавидел Матера все больше и больше.
— Я хотел одного — исследовать неизвестное. Для этого Сомсу не хватало мужества. Я мечтал проводить эксперименты, которые прежде никогда не проводились. Незаконное изъятие органа было лишь одним из них.
— И что еще вы делали? — У меня по-прежнему не было четкого плана побега, но отвлечь Матера разговором показалось мне разумным шагом.
— Вам это не понравится, мистер Ривз. Не хотелось бы усугублять ваше положение…
— Нет, что вы, мне любопытно. Вы сами сказали, из вашего рассказа получится отличная статья.
— Вы правы. Но, понимаете ли, эта история должна остаться между нами… — Он пытливо посмотрел мне в глаза.
— Я умею хранить секреты и никому ничего не скажу, если вы сами того не захотите.
— О, я бы и рад вам поверить, да только мне нельзя забывать о Госпоже. Слишком высоки ставки.
— И все же скажите, — настаивал я, — какие органы вы еще удаляли, помимо печени?
Матер рассмеялся.
— Печень — еще цветочки. Вы даже не представляете, что мы придумали после.
— Сердце?
— Нет, нет! Что толку удалять сердце? Включите фантазию.
— Легкие?
