Спасибо маме и папе… за все.
Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния.
Г. П. Лавкрафт
ПРОЛОГ
Заир
2 июля 1932 года
Одинокая старая хижина стояла на берегу реки. Над песком и водой белым саваном стелился туман, огибая небольшую деревянную постройку и рассеиваясь в деревьях за ней. Каттер услышал звук, доносящийся из хижины, даже с расстояния в несколько метров. Он вытер лоб влажным платком и кивнул своему провожатому — Оби. Медленным, неверным шагом они приближались к хижине, трепеща перед тем, что таилось за ее стенами.
Оби остановился, глубоко вдохнул и посмотрел на белого человека. Каттер улыбнулся и вдруг с испугом заметил, что его попутчика бьет дрожь.
— Ты настоящий храбрец. Мало кто осмелился бы зайти так далеко, — ободряюще сказал он. — Оставайся здесь. Дальше я пойду один.
Каттер положил проводнику руку на плечо.
— Не могу двинуться с места, — смущенно пробормотал Оби.
— Не волнуйся. Я все понимаю.
Он посмотрел назад, на хижину. Зрелище было бы ужасающим и без мертвенно-белого тумана над рекой. Какофония сводила Каттера с ума. Он мог поклясться, что видит, как от оглушительного жужжания стены ветхой постройки прогибаются, раздаются в ширину.
— Если ты позовешь на помощь, — выдавил Оби, — я могу и не прийти.
— Знаю, — ответил Каттер. — Не тревожься за меня.
Он отправился дальше, рассекая ногами густой туман. У самой двери звук становился просто невыносимым. Каттер тщетно пытался не обращать на него внимания. Чтобы войти, ему потребовалась громадная сила воли. В уме мешались неясные видения того, что находилось за дверью. Каттер надавил на ручку. Дверь не поддалась.
Каттера охватил тот же парализующий страх, что и его попутчика. Госпожа была внутри, и она ждала. В том не могло быть сомнений. Он закрыл глаза и заставил себя сделать еще одно усилие.
Его рука, словно движимая какой-то незримой силой, вновь надавила на ручку. Наконец дверь приоткрылась. Голоса в голове пронзительно визжали и молили его остановиться. Каттер знал, что леденящий ужас и несколько бессонных ночей послужили питательной пищей его воображению, но ничего не мог с этим поделать. Бежать слишком поздно — он уже угодил в ее железные объятья. Каттер также знал, что должен вернуться в деревню за подмогой, и помнил об обещании, данном жене, — не соваться в это опасное дело. Что ж, знал он действительно много.
Щель между старой рассохшейся дверью и косяком стала шире. В тот же миг из черного чрева хижины вырвалось жужжание сотен тысяч крыльев и поглотило Каттера, окончательно лишив его присутствия духа. Он оцепенел. В темноте ничего нельзя было разобрать, но он знал наверняка, что она там, внутри.
Оби все еще не мог шевельнуться. Среди его людей он слыл смельчаком, но лишь до тех пор, пока не понял, что чудище действительно существует. К такому он просто не был готов. Оби вырос на легендах племени, однако до этого дня полагал: едва ли в них есть хоть толика истины. Теперь же ему стало ясно, что легенды были правдивы от начала до конца.
Лицо белого человека исказила гримаса ужаса. Ужас был в его глазах, в бледности кожи. Какая-то соринка приземлилась на верхнюю губу Оби, но он не нашел в себе сил сдуть ее. Белого человека забила дрожь. Он раскрыл дверь достаточно широко и теперь мог войти внутрь.
Хижина ожила. Каттер видел, как на стенах колышутся черные тени. Волны — вселяющие страх фантомы — были скоплениями тысяч крошечных жужжащих тварей. Насекомые сплошь облепили старый каркас кровати и сундук. Тут он увидел ее. Сердце на мгновение замерло в груди. На грубой полке из куска коры сидел огромный красный комар. Насекомое мало чем отличалось от миллионов созданий, кружащих вокруг, однако его размеры потрясали. Тварь была величиной с детскую ладонь. Бешенство, в которое пришли ее подопечные, ничуть не передалось ей, и она сидела, спокойно глядя на непрошеного гостя.
Добившись хоть какого-то контроля над собственным телом, Каттер вынул из сумки сеть и большую банку. За все годы, что он провел здесь, его инструменты не изменились. Он отвинтил с банки крышку и сунул ее в карман. Комары теперь облепили его ботинки, некоторые даже осмелились сесть на ноги. Каттер содрогнулся и чуть не выпустил из рук свое оружие. Подняв сеть над головой, он шагнул к полке, давя бесчисленное множество хрупких тел и опасаясь вызвать массовый протест. Ему чудилось, будто она следит за ним, медленно опуская и поднимая крылья. Он уже приготовился накинуть на нее сеть, когда услышал оглушительный визг.
Казалось, он возник одновременно и внутри его головы. Пронзительный крик, от которого кровь стыла в жилах, был похож на отчаянный вопль душевнобольного. Обстановка изменилась: темные пятна на стенах исчезли, и в воздух поднялись тысячи крошечных тел, образовав вокруг мужчины густое звенящее облако. Госпожа не двинулась с места. Каттер вдруг понял, что крик, который он слышал, был своего рода предвестником — точно такой же теперь рвался из его груди.
После того как слуги Госпожи насытились, пришла ее очередь кормиться. Когда все было кончено, в иссохшем теле Каттера не осталось ни капли крови.
С берега Оби услышал леденящий душу крик, от которого тут же пришел в себя. Вместе с сознанием к нему вернулось и тошнотворное чувство вины. Несколько секунд он стоял неподвижно, решаясь на бегство. Затем, точно из воздуха, послышался голос. Женский голос.
— Подойди, не бойся. Я не причиню тебе вреда…
От изумления он раскрыл рот. Дыхание перехватило. Оби слышал слова, но… как? Как миф вдруг стал реальностью? Как могло насекомое проникнуть в разум человека? Это невозможно.
Но он не сам это выдумал. Она его позвала.
— Ко мне…
Кто-то словно бы подтолкнул Оби к хижине. Ему не хотелось приближаться к ней, но его заставили. Он посмотрел на заходящее солнце, затем снова на хижину. Закрыл глаза и попытался представить свой дом, семью. Оби даже показалось, будто он освободился от хватки, но ноги несли его все ближе и ближе к ветхой постройке. Прошу, взмолился он, не открывая глаз. Прошу, отпусти меня! Его рука больше ему не принадлежала. Она надавила на ручку. В логовище было прохладно. Оби замер в ожидании объятий Госпожи и того, что они сулили.
* * *
А в двух милях вниз по реке под сенью дерева сидел Эрнест Фарадей, вытирая пот с веснушчатого лба. В Африке не было всех тех удобств, которыми он привык пользоваться дома, и каждый новый день нес новую опасность, новое расстройство. Фарадей ненавидел жару — ему чудилось, будто его заживо варят в пароварке. Этой ночью ему приснился сон: он заперт в носике бабушкиного чайника и выбраться оттуда не может. И хотя было раннее утро, жара уже причиняла Фарадею бесконечные страдания. Он ненавидел Африку. Даже в тени это был сущий ад.
