В следующий момент он понял, что такое сравнение появилось явно неспроста.
По полу тянулись кровавые полосы. Впереди лежало чье-то истерзанное, излохмаченное тело – то ли человек, то ли гурцор – опознать было невозможно.
«Нет, не гурцор», – решил Петрович, заметив на остатках одежды лимонную полосу.
Еще одно тело лежало подальше, там, где брызги крови краснели даже на стенах и потолке. И еще два или три трупа – совсем далеко.
– Видишь… вот… – растерянно пробормотал Гайда. – Ну, идем…
– Слышь, а что это? – Петрович тяжело дышал.
– Да вот… сам видишь, такая беда. Идем, муммо, нам надо поторопиться.
Они миновали первое тело, причем Петрович смотрел в сторону – его уже ощутимо мутило. Гайда провел его в боковую дверь, и они оказались в сводчатом помещении, где тоже стояли вооруженные гурцоры.
Большую часть помещения занимал полукруглый стеклянный колпак. Похоже, здесь был смотровой зал – сквозь стекла колпака открывался вид на нижний этаж. Вернее, на одну из комнат – совершенно пустую, с голыми каменными стенами и очередной мощной дверью, сейчас настежь распахнутой.
Там, внизу, тоже все было в крови. В одном углу лежал мертвый боевой гомоб, из его спины был вырван огромный кусок. В двух шагах от него – убитый гурцор. Из-за нелепо разбросанных конечностей он походил на тряпочную куклу.
Гайда что-то спросил у гурцоров, затем потащил Петровича к небольшой дверце. Они спустились по тесной винтовой лестнице и оказались рядом с трупами гомоба и гурцора.
Здесь нехорошо пахло. Как в мясном ряду на рынке. Петрович сделал шаг к гурцору – он вдруг увидел, что у того на груди висит «крысолов» с оборванным шлангом.
– Слышь, а как же так?.. – растерянно позвал он Гайду, но тот предостерегающе воскликнул:
– Стой, муммо! Даже не вздумай подходить! Они запрещают трогать своих покойников, пусть сами разбираются. Стой на месте, я сейчас вернусь.
Он вынырнул в дверь и вскоре появился, волоча за собой широкий железный поддон на веревках.
– Придется потрудиться, муммо. – Он подтащил поддон к туше гомоба. – Давай-ка поднатужимся. Помогай…
Петрович брезгливо обошел мертвое тело, прикидывая, где лучше взяться, чтоб не наколоться об один из устрашающих шипов. В складчатую шкуру можно было вцепиться почти в любом месте, но туша была тяжелая, а кровь скользкая. Наконец им удалось верно направить усилия и перекатить гомоба на поддон. Энеец Гайда, несмотря на субтильность, оказался очень даже сильным.
– Потащили, муммо. Яма недалеко.
– Слышь, кто их так? – спросил Петрович, когда они, пыхтя и отдуваясь, тащили поддон.
– Тебе лучше не знать, муммо. Истину говорю, не думай об этом.
Они свалили тушу в черное жерло кислотной ямы, ответившей плотоядным чавканьем. С минуту постояли, восстанавливая силы и стряхивая капли пота.
– Идем, муммо, работы еще много.
– Слышь, Гайда, а ты-то почему со мной таскаешь? Вроде ж начальник…
– Потому что некому таскать. Здесь больше трех десятков живых сегодня по коридорам размазали. Землецам хорошо – у них «крысоловы», а прочие… ты сам видел, муммо. Ладно, идем.
Пустой поддон заскрежетал о каменный пол.
– Это сделали те, которых я кормлю? – спросил Петрович чуть погодя.
– И те, и не те… – пожал плечами Гайда и нахмурился.
– А как же тот гурцор, мертвый, которого мы видели? – спохватился Петрович. – У него ж вроде тоже эта штука была? Не уберегла?
– Честно сказать, с него и началось, – окончательно помрачнел Гайда. – Не сработала его штука. Такое бывает…
На пересечении двух коридоров им навстречу вдруг вышагнул гурцор-воин. Огнемет длиной чуть ли не в полтора метра лежал у него на сгибе руки.
– Назад! – приказал он. – Еще дальше, ждите там.
Гайда бросил поддон и поспешно отступил в глубь коридора, утянув за собой Петровича.
– Что там? – встревожился тот.
– Сказано ждать – значит, жди, муммо.
Через несколько минут что-то начало происходить. Через перекресток пробежали несколько вооруженных гурцоров. Двое из них задержались, заняв позиции за углами и приготовив оружие. Они обменивались какими-то восклицаниями, но Петрович не разобрал ни слова.
– Слышь, может, подальше отойдем?
– Не надо, стой спокойно, муммо, – процедил Гайда.
Впереди стало тихо. Гурцоры стояли неподвижно со своими огнеметами, но чувствовалось, что все они очень напряжены. Вот-вот что-то должно было произойти.
На перекрестке показался человек, испачканный с ног до головы кровью. Он вышел из бокового тоннеля и двигался спиной вперед, вытянув руки перед грудью.
На руках Петрович разглядел шланги «крысолова».
– Готовы? – отрывисто и с каким-то отчаянием спросил человек.
– Еще! Еще! – закричали гурцоры.
Человек продолжил движение – медленно и осторожно, словно шел по тонкой доске.
Через несколько секунд стало ясно, почему он так испуган. Вслед за ним на пересечение вышло чудовище, от вида которого Петрович сдавленно охнул:
– Матерь Божья….
Оно было похоже на трехметрового ощипанного цыпленка. На месте крыльев лениво шевелились зазубренные клешни, окаймленные гроздьями шипов. Головы не было вообще, неясно, где располагались глаза. Может, и глаз не было тоже…
– Останавливай, – негромко велел один из гурцоров.
Человек пошел еще медленнее, постепенно разводя руки в стороны. Наконец остановился. Остановилось и чудище, беспокойно ворча и притопывая куриными ногами.
Гурцоры одновременно начали стрелять с четырех или пяти точек. Звук огнеметов отдавался в ушах треском рвущейся ткани и скрежетом металла.
Петрович невольно присел и обхватил голову руками. Гигантский бройлер почти сразу рухнул набок и завертелся, скребя по стенам когтями-зубилами. Ударившая в угол клешня выбила целую гроздь камней, раскатившихся на десяток метров.
Гурцоры продолжали палить, коридоры заполнил дым и вонь паленого мяса. Ошарашенный Петрович неистово желал, чтобы светопреставление поскорее закончилось. Наконец дождался.
Выстрелы стихли, обугленная туша обильно дымилась, занимая половину ширины коридора. Гурцоры спокойно вешали оружие на ремни.
– Нам уже можно уходить? – напомнил о себе Гайда, который не меньше Петровича жаждал поскорее убраться отсюда.
– Проходите, быстро! – скомандовал один из гурцоров. – Пойдете обратно – захватите пару баллонов кислоты. Сожжем это прямо здесь. – И он пнул поверженное чудище ногой.
В этот день Петрович вымотался как никогда. Он весь извозился в чужой крови и к вечеру смотрел на изуродованные трупы без эмоций.
