Мария Ивановна, Маша – красавица, сероглазая блондинка, годы ее не меняли, да и нечего там было менять, ведь ей только-только минуло сорок… А к Носову она относилась с какой-то странностью… Вроде и симпатизировала, но в то же время как-то сказала Вилечке, что с Носовым ей лучше дела не иметь… И Виктор поначалу записал ее в махровые интриганки… Однажды, кажется во второй его приход к Стахисам, почти год назад, Мария Ивановна, уловив момент, осталась с Виктором с глазу на глаз. Она взяла его за руку и так поглядела на него, что Носов встревожился, да не просто встревожился. Мария Ивановна всегда дружелюбная, спокойная. Носов любовался, наблюдая их отношения с Германом. Создавалось такое впечатление, будто они только вчера поженились… И Носов никак не мог понять, что такого сверхважного Мария Ивановна хочет ему сказать? Может, шутит или разыгрывает? Однако Мария Ивановна очень грустно сказала:
– Вы хороший человек, Витя, и мне симпатичны. Но поверьте, не выйдет ничего хорошего у вас с Виленой.
Такого поворота Носов не ожидал. Будто что-то оборвалось внутри. Во рту вдруг пересохло и язык не шевелился. Он ничего не мог сказать, потом выдавил:
– Почему это? – Рядом с Марией Ивановной он чувствовал себя пацаном, мальчишкой, ровесником ее дочери. – Слишком стар?
– Ну, если вам, Витя, такое объяснение подходит, считайте, что да, меня беспокоит разница в возрасте. Хотя дело не в этом… – Мария Ивановна на секунду отвела глаза, а Носов встревожился не на шутку. Он вдруг почувствовал: она что-то недоговаривает. А потом разозлился:
– Я не мальчик, Мария Ивановна, да и Вилена не ребенок, я ее люблю, серьезно и честно. Это не флирт, верите вы или нет. И мне жаль, что вы так думаете. У Вилены, может, и первая любовь, не знаю. По идее этот возраст должен был бы уже пройти. А у меня, поверьте, не первая, и я очень хорошо понимаю, где симпатии, а где настоящее чувство. Не стану ни клясться, ни божиться, это все глупо, но я ее люблю, по-настоящему. И плевать я хотел на эту разницу, как и Вилена!
Мария Ивановна вздохнула и ответила:
– Ну что ж, все в вашей воле. Пусть будет как будет…
Во всей этой беседе было что-то странное. Никак не вязались тяжелые и непонятные слова с голосом и видом Маши, но Носов ничего не замечал. От обиды ему даже смотреть на нее не хотелось.
А потом все было очень мило и пристойно. И ни разу больше Мария Ивановна ни с Виленой, ни с Виктором, ни с Германом не завела разговора о нежелательности дружбы своей дочери и Носова.
После этого странного разговора Носов ходил оглушенный, настолько его поразили ее слова, но было уже все равно. Он любил, любил нежно и глубоко… И в конце концов это странное пророчество и разговор ушли в глубины памяти…
Рифат ехал не спеша, время от времени осматривая переулки, мимо которых они проезжали, не подкарауливает ли какая-нибудь бригада, чтоб сесть на хвост? Морозов, как всегда, дремал в кресле. В салоне было тепло, Рифат исправно топил.
Носов сказал совершенно спокойно:
– Да куда же он едет?
Рифат начал поворачивать голову направо, и в этот момент страшный удар буквально вышвырнул его через открывшуюся дверь на дорогу. Рифат прокатился по инерции и завозился в грязи, пытаясь встать. Смявшийся, словно был из бумаги, рафик двигался боком мимо и, ударившись о столб, стал сгибаться вокруг него. Над рафиком выползла уродливая зеленая морда ЗИЛа-131 с решетчатыми фарами. Рифат вскочил, не чувствуя боли, и рванулся к рафику, но ноги вдруг стали отказывать… К нему подбежали, помогли подняться, Рифат, ничего не понимая, рвался к скорой и когда наконец обнял ее, опираясь руками о капот истерзанной машины, увидел… Но сил уже не было понять.
– Посмотрите в салон, – прохрипел он и тут увидел, что из-под огромного зиловского бампера на дорогу стекала кровь и смешивалась с пылью и грязью, скатывалась в комки и отблескивала в фонарном свете красноватой чернотой…
– Мне надо на подстанцию, – сказал он.
Прохромал к ближайшим «жигулям», вставшим у обочины, и, повернувшись к набиравшимся свидетелям катастрофы, сказал снова:
– Мне надо на подстанцию, тут рядом, отвезите…
Вилечка бродила по коридору на первом этаже, она уже перечитала все объявления, еще раз повторила инструкцию по кодированию карточки, выпила весь чай и ждала, ждала…
Вдруг хлопнула наружная дверь, и в холл вошел, опираясь на какого-то постороннего мужчину, серый и грязный Рифат Сагидуллин. Вилечка рванулась к нему:
– Что случилось?!
Но Рифат молча ее оттолкнул и, зайдя в диспетчерскую, закрыл собой дверь изнутри, опершись о нее.
– Ребята погибли, – тихо сказал он. – У стадиона.
– КАК?!
– ЗИЛ… в лепешку… – Он побелел и стал оседать на пол.
Диспетчеры засуетились, вызвали по селектору старшего врача. Тот отодвинул Вилечку, что скреблась у двери, и, быстро осмотрев лежащего без сознания Рифата, сказал:
– Четыре ребра, коленная чашечка и мощное сотрясение… Похоже, шок, торпидная фаза. Вызывай «восьмерку». Они здесь?
До Вилечки вдруг стал доходить смысл происходящего, она ворвалась в диспетчерскую и закричала:
– Где?!
Одна из диспетчеров, дозваниваясь заведующему домой, сказала:
– У стадиона.
Рифата уже уносили в машину… После наркотиков он стал приходить в себя, но вдруг заплакал, глядя на Вилечку… Она спросила:
– Что с ними, Риф?
А он что-то зашептал по-татарски и закрыл глаза…
Около изуродованного рафика и нависшего над ним ЗИЛа первой остановилась бригада Сашки Костина и Марины Золочевской. Сашка выскочил из кабины, с одного взгляда поняв, что в носовском рафике все кончено, подбежал к ЗИЛу и стал вырывать из-за руля мертвецки пьяного водителя. Тот спал, положив голову на руль… Похоже, он даже не заметил аварии. Сашка кульком выволок мужика в черном промасленном комбинезоне, достал из кармана флакон с нашатырем и, сорвав с головы пьяного вязаную шапочку, обильно смочил ее, а потом натянул прямо на слюнявую раскисшую рожу.
Марина обошла изувеченный рафик и попыталась открыть вколоченную переднюю дверь… Она видела через разбитое стекло белое, без кровинки, лицо Носова, искаженное молниеносной мукой. А что там в салоне? Морозов, наверное, спал, как всегда…
Костин дождался, пока пьяный начал судорожно стаскивать шапочку, помог снять и, поставив стоять, с ненавистью глядя в белые пустые глаза, врезал в челюсть. Пьяный упал. Сашку сзади схватили за руки, он оглянулся и увидел милиционера, тот сказал:
– Не надо… Все равно не поймет…
Костин дернулся и заорал:
– Из-за этого гада ребята погибли! Ты понимаешь, он убил их!
– Все равно, – сказал милиционер, – он узнает… завтра. Но бить не надо. Во всяком случае, здесь и сейчас… – добавил он тихо.
