Она не стала бродить среди сдавших и несдавших, а выскочив из института, поехала на подстанцию. Ей обязательно надо было поделиться с кем-нибудь близким. Ни с отцом, ни с мамой, ни, особенно, с бабушкой она говорить об этом не могла. Ей нужен был Виктор.
Носов только-только приехал с вызова и перекуривал в стеклянном предбанничке, увидев Вилену, он обрадовался:
– Сдала?
Она кивнула. Увидев, что она не сияет, как обычно, Носов насторожился:
– Что случилось?
Вилена рассказала ему всю эпопею с экзаменом и про Валерия Абрамовича и разговор в коридоре. Носов выслушал ее не перебивая, а потом сказал:
– Не думай об этом, малыш. В жизни много несправедливостей. А если и пролетишь в этом году, в следующем будешь поступать как Носова, и таких придирок уже не будет. А сейчас не расстраивайся! Мало ли дураков на белом свете? Хороших людей все равно больше. И на всякую Москаленко найдется свой Пушкарь.
Вилена, которой, пока она рассказывала, хотелось реветь, уткнувшись Носову в шею, рассмеялась.
– Слушай, а ведь там, когда я уходила, начиналась баталия, – сказала она. – Съедят Пушкаря.
– Не съедят, – успокоил Носов, – я его знаю. Когда я учился, он у нас был ассистентом. А кандидатскую защитил через три года после окончания института. Этот парень мало того что талантливый, у него надежное прикрытие.
Мимо них прошел Володя Морозов, тоже вернувшийся с вызова. Он увидел Вилену и спросил:
– Сдала? – а увидев кивок, сказал: – Я сейчас был на «Дагвине», дали два мерзавчика коньяка, пойдем с чайком отметим?
– А, пошли! – сказал Носов и, обняв Вилену за талию, повлек за собой на кухню.
Там Морозов, пока они ждали, когда закипит чайник, порезал тонкими ломтиками любительскую колбасу, розовую с мелкими сочными жиринками, потом мягкий, только что купленный в булочной батон за восемнадцать копеек, расставил кружки и, как фокусник, неизвестно откуда извлек стограммовую бутылочку коньяку с тремя звездами на этикетке.
– А папа тут? – спросила Вилена.
– Он сегодня не в графике, – ответил Носов. – Во всяком случае, с утра не был. Володя, ты Виленке налей грамм так пятнадцать! Пусть стресс снимет, а мы по десять капель в чай. Ты не против? – спросил он Вилену.
– Когда это я отказывалась? – лихо спросила она.
– А когда это я тебе предлагал? – подозрительно спросил Носов. – На фоне борьбы с пьянством и алкоголизмом я вношу свой маленький вклад. Вилена, запомни, – сказал он с напускной серьезностью, – женский алкоголизм не лечится!
Глядя на них, Морозов укатывался.
– Ладно, милые, это вы потом решите, без меня! – сказал он и скрутил маленькую пробочку с бутылки. Плеснул на донышко в Вилечкину чашечку. – Хватит?
Вилена кивнула.
– Ты сегодня обедала?
– Даже не завтракала, – сказала Вилена и процитировала латинскую пословицу: – Сатур вентур ин студит либентур!
Морозов сунул ей бутерброд. В заваренный чай себе и Носову накапал коньячку.
– Ну, будем? Сколько тебе осталось сдавать? – спросил он, когда Вилена проглотила коньяк. Она зажевала жгучесть коньячного спирта бутербродом и ответила, перекатив кусок за щеку:
– Фыжику.
– Так, а сегодня?
– Биологию!
Морозов вопросительно глянул на Носова и занес бутылочку над чашечкой Вилены во второй раз. Носов кивнул. Володя еще раз плеснул на дно.
– А теперь за биологию.
Они подняли свои кружки с чаем и отхлебнули по глотку. В кухню залетела Женечка Соболева. Она повела носом и спросила:
– Коньяк? А по какому поводу?
– Вот, Виленка биологию сдала!
– Я сейчас, – прозвенела Женечка и улетела за чашкой.
Через несколько секунд она вернулась, неся в руках кулек с печеньем и сахаром и чашку. Увидев, что Носов с Морозовым пьют чай, от которого поднимается коньячный пар, сказала:
– Мне тоже в чай, можно?
Щедрая душа Морозов и ей накапал для аромата. Чай он заваривал из большой зеленой железной банки из-под английского «Липтона». Они давно уже выпили его, этот подаренный на каком-то вызове чай, а в банку насыпали обычный «Бодрость». Носов занимал свое любимое место, Вилечка сидела напротив, а Морозов пододвинулся, освобождая место для Жени. Та повозилась, устраиваясь на стуле, и наконец сказала:
– Ну, я готова. – Они еще отхлебнули по глотку, а Вилечка осушила чашечку. В голове у нее зашумело, глазки засветились мечтой, все неприятности сегодняшнего дня улетели. Она положила щечку на кулачок и стала смотреть на Витю.
Морозов, чтобы занять всех хоть чем-нибудь, спросил:
– А какой проходной балл?
– Говорят, не больше шестнадцати, – пьяненьким голоском ответила Вилечка, – я уже набрала.
– Значит, если пару на физике получишь, все равно пройдешь?
Вилена задумалась.
– Шестнадцать и два – восемнадцать? Значит, пройду! – И засмеялась.
Хмель быстро проходил. Она вдруг ощутила зверский голод и набросилась на недоеденный бутерброд, потом протянула руку и отхлебнула из полулитровой кружки Носова чаю, чтобы проглотить.
– А, ты тут?
В дверях стоял заведующий подстанцией.
Виленка моментально протрезвела.
– Тут, папа. А что?
– Да нет, ничего. Как сдала?
– Четыре.
– Ну?! Молодец!
Герман прошел на кухню и, как Женечка, пошевелил коротким носом.
– Что пьете? Чай?
Морозов показал банку из-под «Липтона».
Герман сказал:
– Я на подработку вышел. Женя, сяду на твою бригаду. Все есть?
Женька отрапортовала:
– Ящик укомплектован, автомобиль заправлен, Герман Исаевич!
– Молодец, хвалю. – Герман протянул руку к кружке Носова. – Не возражаешь?
Носов махнул рукой:
– Пожалуйста.
Герман крупно глотнул, поставил чашку и, взяв в руки банку с чаем, стал внимательно ее разглядывать.
– Английский, значит?
– Угу, – сказал Морозов.
Герман поставил банку на стол.
– Что-то звездочек не видно! Не увлекайтесь, орлы!
Морозов показал полмерзавчика:
– Мы только в чай.
– Ну-ну.
Заведующий повернулся к дочке:
– Мама дома ждет, езжай. Они ведь с бабушкой волнуются. От тебя ни слуху ни духу. С утра уехала и пропала!
Виленка прожевала еще один бутерброд и сказала:
