Михалыч, уже на шоссе, спросил:
– А что тот-то? Умер?
– Кто? – не сразу понял Носов.
– Ну, к которому вызывали?
– Да вот это он нас и вытягивал! – сказал Носов. – Здоров, как видишь.
– А что ж вызывал? Пошутил, что ли? – не понял водитель.
– Да нет, не пошутил, – сказал Виктор, – это его дочь так проявляет заботу о папаше. Сама приехать не хочет, так вот на всякий случай скорую посылает. – Отошедшая было ярость вдруг накатила с прежней силой. Обидно было даже не за себя, не за застрявшую машину и не за мороз, обидно было за старика, к которому проявляется какая-то формальная, не человеческая, а канцелярская забота. Вроде как галочку поставили. Этот пункт выполнен. Ведь родной отец! Носов достал из кармана варежки, крупная серая нить переплеталась в незамысловатый узор, шерсть грубая и кололась, наверное, оттого и было так тепло рукам. А может, и оттого еще, что теплыми руками они связаны и вплелась в них частичка огромной души старика Веселкина.
Водитель молча помотал головой и, только уже въезжая на подстанцию, проговорил:
– Невероятный старик, не от мира сего, и такая дочь!
– Ладно, – сказал Носов, – не будем судить, что мы знаем о ней?
– И то верно, – согласился Михалыч.
В диспетчерскую Виктор отдал карточку с надписью «Ложный вызов» и рассказал всю эпопею, не упомянув о варежках. Ему почти сразу дали следующий рутинный вызов, и он уехал. Потом еще и еще… Где-то около пяти он приехал на подстанцию и увидел в списках отдыхающих Вилечкину бригаду, а саму Вилечку обнаружил на кухне. Она собиралась после чаепития обновить губки и уже приготовила карандашик с помадой, однако, увидев вошедшего Носова, все это убрала. Носов не любил вкус губной помады. Он вообще не очень терпимо относился к парфюмерным запахам. Ему нравились нежные духи с запахом сирени и ландыша, и он не любил мужских одеколонов, хотя и пользовался сам, но очень ограниченно. Особенно после случая, когда с одной молоденькой стажеркой, еще до знакомства с Вилечкой, он приехал к больной с бронхиальной астмой. Приступ на духи стажерки развился столь мощный, что Носову пришлось выставить ее за дверь и работать одному. Поэтому он старался никогда не курить перед вызовом, а только после и мало пользовался лосьонами и одеколонами.
В кухне, кроме них, никого не было. Носов наклонился к Вилене и поцеловал нежную щечку, а та пощекотала его ресницами и спросила:
– Чай будешь?
Носов в уме пересчитал объемы, выпитые за сегодняшний день, получалось не много, но и не мало: кружку утром, кружку у старика Веселкина, кружку после обеда, чуть больше литра…
– А ты будешь?
– Я только что попила, – сказала Вилечка, – просто с тобой посижу.
– Тогда я потом.
Виктор думал, рассказать ли ей про первый вызов, про удивительного старика и его подарок сейчас или оставить на потом? Когда они окажутся вместе не на работе и надо будет о чем-нибудь говорить. В этот момент включился селектор и голос Солнышка объявил:
– Доктор Носов, к телефону!
Виктор выскочил в коридор, недоумевая, кто может ему звонить, – мама? Что-нибудь случилось?
Солнышко протянула ему трубку и сказала тихо:
– Это она.
– Кто? – не понял Виктор.
– Ну, та самая, что к деду в деревню вызвала.
Носов взял трубку.
– Алло?
– Это вы сегодня ездили на вызов к Веселкину Петру Ивановичу в деревню Рогожино? – спросил начальственный женский голос. Это был голос директора завода, главка, школы или магазина. Таким голосом разговаривают завучи с двоечниками.
– Да.
Голос вдруг чуть-чуть потеплел.
– Ну, как он себя чувствует? Какое у него давление?
Носова скрутило от ненависти к этой женщине. Не зная, что сказать, он выдавил:
– Секунду, – и зажал ладонью трубку. Переведя дыхание и чуть-чуть успокоившись, он как можно равнодушнее сказал: – Вы знаете, он умер.
Солнышко побледнела, замахала руками – ты что? Ты что?
Не дожидаясь реплики с того конца, Носов положил трубку.
– Зачем? – только и сказала Солнышко.
– А затем, – ответил Носов. – Может, хоть теперь съездит к отцу, стерва. А то, видишь ли, забота о папочке, волнуется, видишь ли?!
– Ну, все равно так нельзя! – сказала Солнышко. – Этим не шутят.
– А с чего ты взяла, что я шутил? – раздраженно ответил Носов. – Мне совсем не до шуток. – Он вышел из диспетчерской.
В кухне Вилечка сразу почувствовала его состояние.
– Ты что такой колючий?
И Носов выложил ей всю историю от начала и до конца. Она посидела, помолчала и, положив на его руку свою маленькую ладошку, проговорила нежным голоском:
– Я думаю, ты не прав. Конечно, за деда обидно. Но это его семья и его отношения с дочерью. Ты не должен был ей этого говорить. Но что сделано, то сделано, – и вздохнула.
Носов понимал, что она права. Но в памяти стоял седой крепкий старик с топором в руках, развевающаяся на морозном ветру борода и свежие чурки в березовой коре. И варежки, что лежали в кармане шинели. Да, они должны делать свою работу, а эмоции – это лишнее. Это все должно идти мимо…
Спустя две недели, когда Виктор и Вилена встретились в выходной, наступила оттепель. Вилена шагала рядом с Носовым в раздумье, куда бы податься. Вдруг предложила:
– А что, если нам навестить того старика? Давай узнаем, как он там?
Носов, которого давно мучил этот же вопрос, согласился:
– Давай. Надо извиниться.
Они разыскали автобус, который идет по Иваньковскому шоссе в ту сторону, Носов помнил, что по бетонке ехали они километра два, а по грунтовке и того меньше. В общем, через полтора часа они уже топали по краю раскисшей колеи, и перед ними вырастала из чистого поля деревня Рогожино. Носов узнал первый дом старика Веселкина, кивнув Вилечке, показал:
– Вон его дом!
Они подошли вплотную. Дом был пуст. Окна заколочены, дверь заперта. Во дворе аккуратно вдоль стены сарая уложена давешняя поленница. Носов обошел вокруг дома. Тишина. Что же случилось?
– Может, его дочь забрала к себе? – предположила Вилечка. – Представь, ты ей объявил о его смерти, она примчалась сюда, увидела, что он жив и здоров, совесть в ней проснулась, и она забрала его к себе. А? Как говорит папа, совесть просыпается в четырнадцатой серии.
Но Носов не засмеялся. Он готов был с ней согласиться, но кое-что не укладывалось в версию Вилечки. Не поехал бы отсюда никуда старик Веселкин. Тут он дома. И никакие заботы не вытащили бы его из своего рая, каким бы адом ни казался он его дочери. И видно было, что не погостить уехал он отсюда. Дом опустел насовсем. Когда уезжают на короткое время, окна досками не заколачивают…
