– Не знаю, – сказал Виктор и ушел из кухни. – Тревожно как-то. Сам не пойму.
В диспетчерской он спросил:
– Куда Соболева уехала?
Диспетчеры ответили.
– Она не звонила?
– Нет.
– А старший здесь?
– Уехал с Гусевым на повтор «плохо с сердцем», после Гусева же.
– Ясно.
– Надо позвонить на вызов к Женьке.
– Зачем?
– Какой-то странный вызов. Повод нечеткий, ни пола, ни возраста. А если суицид? Есть телефон?
Диспетчеры просмотрели журнал.
– Нету.
Носов помолчал секунду и спросил:
– Женьку вы послали, потому что некого было? А Костин сачкует в столовой!
Диспетчеры завелись разом.
– Костин резерва ждет. А Соболеву послали посмотреть и разобраться!
В этот момент зазвонил телефон, и одна из диспетчеров схватила трубку:
– Да! – Прикрыв ладонью микрофон, сказала: – Это она. Что у тебя? Ясно, сейчас, подожди, – сунула трубку Носову, – поговори с ней, – а сама взяла трубку другого аппарата.
Носов спросил:
– Женя? Что там?
Женька сквозь слезы прокричала:
– Здесь их две, отравление снотворными, в ванне! Я не могу их достать!
– Успокойся, Женя, – кричал Носов. – Они живы? Дышат? Пульс есть?
– Одна пока еще в сопоре! – кричала Женька. – А вторая в коме. Чего делать?
– Жди! Сейчас приедем! – сказал Носов и, уже выходя, обратился к диспетчерам: – Возьмите на меня наряд, я уехал. С вызова отзвонюсь, дадите номер, хорошо?
– Давай, – махнули рукой диспетчеры.
К приезду Носова и Вилены Женька нашла-таки рычажок и спустила из ванны воду. Носов вошел в квартиру вместе с милицией.
Пустая огромная квартира в секунду ожила, наполнилась людьми, стало шумно и тесно. Быстро и легко извлекли девушек из ванны, принесли одеяла из спальни и покрывала. Носов разложил их на диване в гостиной и с помощью Жени и Вилены обеим юным самоубийцам ввел желудочные зонды. Одновременно их промывали. Одна, та, что была еще в сознании, когда Женя пыталась их вытащить, начала приходить в себя и путано разъяснила, что они уже давно с подружкой решили покончить с собой. Вторая, несмотря на промывание желудка, была хуже, и Носов наладил ей капельницу, ввел стимуляторы дыхания и сердечной деятельности. Они запросили место сразу на две бригады и вместе повезли в токсикологию Склифа. Пока длилась эпопея с промыванием желудков, поиском документов, родителей и прочих формальностей, в спальне на письменном столе была обнаружена записка, что Лена и Оля решили покончить с жизнью, потому что не видят в ней никакого смысла. Однако никто не смеялся. Прозвучала брошенная кем-то в воздух фраза: «С жиру бесятся». Кое-кто из милиционеров недоуменно пожимал плечами, хмыкал, когда девчонок нагишом укутывали в одеяла. Носов же был предельно серьезен. Родители одной из девочек уехали к друзьям за город на Новый год, а второй, подружки, пришли по приглашению милиции для разбирательства. Носов не стал их дожидаться, но уже на улице, при погрузке носилок в карету, к ним подошли родители Оли. Носов не стал через плач и сопли объяснять что да как. Милиция объяснит. Сказал только, что увозят девочек в НИИ имени Склифосовского.
Уже в машине Носов, сидя вместе с Виленой в салоне и время от времени измеряя давление тяжелой девочке, сказал:
– А все от бедности!
Вилечка спросила:
– Какой бедности?
– От духовной бедности, Вилечка. Когда все есть и не о чем мечтать, теряется смысл жизни. И еще я почти на сто процентов уверен, что дело здесь в личных отношениях…
– Каких это?
– Ты помнишь – не видят смысла в жизни… А он был у них? Видимо, был, а теперь вдруг не стало. Не когда-нибудь, а именно под Новый год. Мы с тобой уже видели, как идут на суицид пятнадцатилетние из-за того, что мальчик начал дружить с другой девчонкой… Вот скажи, у тебя в этом возрасте были такие закидоны?
Вилечка скромно прикрыла глаза.
– Ну, до суицида я не доходила… Я думала о маме с папой, и все прошло. Наверно, я их тогда больше любила, чем того мальчика…
– Вот и я о том же. У этих суицидих, очевидно, одна травилась всерьез, а вторая за компанию. Могу поспорить, что все дело в том, что их не пригласил самый красивый мальчик в школе, – делано прогнусавил Носов, – на новогодний вечер. А пригласил вместо них кого-то еще.
– А почему ты решил, что всерьез хотела умереть одна?
– Ты сама посмотри. Пили лекарства они вместе. Но одна была уже почти в коме, когда Женька звонила, а вторая еще в сопоре, вторая и скорую вызвала, и дверь незапертой оставила. А это значит, что она не могла не пить таблеток, вроде как – слабо? Но и умирать ей совсем не хотелось. Но вообще девочки постарались. Бедная Женька! Под Новый год в такую бяку влететь!!! – Носов обратился к дыре в переборке салона и прокричал: – Семен Семеныч, топи как следует! Холодно!!! И поспешай! Надо к Новому году успеть на подстанцию!
Вилечка удивленно подняла бровки:
– А почему в бяку?
Носов покрутил пальцами, формулируя мысль:
– Вот смотри, она первая вошла в квартиру, не пригласила свидетеля, хотя бы того деда, что сидел в подъезде. Потом, например, приедут родители этой Лены, – Виктор кивнул на девочку на носилках, – и чего-нибудь недосчитаются, ну, скажем, какой-нибудь бижутерии или денег. Кого будут первым дергать? Женьку. – Он перегнулся назад и, отдернув занавесочку на заднем стекле, поглядел на машину Соболевой, идущую сзади. – Вот такая бяка! Ясно?
Вилечка покачала головой и сказала:
– Так что же, то, что она спешила оказать помощь, ничего не значит? Ведь если бы она побежала за дедом, время ушло бы. Разве не так? Мало ли что могло бы за это время произойти!
– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – грустно усмехнувшись, произнес Носов. – Минутой больше, минутой меньше ничего не изменит. Да, кстати, к тому же она не догадалась сбегать за помощью и позвать деда или водителя, а стала звонить на подстанцию. Сколько мы ехали?
Вилена пожала плечами:
– Ну, минут семь – десять.
– Вот. А если бы она была не одна, то вытащила бы этих суицидих на десять минут раньше и помощь соответственно оказала бы раньше. Я прав?
Вилечка согласно кивнула:
– Прав, конечно. – А помолчав, добавила: – Но как ты ее почувствовал?
Носов не понял.
– Кого?
– Женьку. Ты ж тогда пошел в диспетчерскую, помнишь?
– Сам не пойму.
– Это ж мне полагается, у меня мама такая чувствительная, а вдруг ты…
