– Слушай, давай сразу на «ты»? Не люблю я все эти китайские церемонии. Слишком долго я прожил в Китае…
Саша его не совсем понял. Впрочем, и не пытался понять. Проспаться было, действительно, нужно…
* * *
– Нет, я все понимаю, – сказал позднее Саша. – Места здесь тихие, скучные, взрывоопасные, и хочется поиграть с новыми, свежими людьми. Я только не понимаю, зачем ты в тот первый вечер послал нас на заимку к Демьяну?
– Демьян однажды захотел от идола слишком многого, – сказал, хранитель.
– Это его проблемы… – проворчал Саша, вспомнив умного мальчика.
– Вот я и хотел, чтоб вы увидели своими глазами, какие могут быть проблемы, – ответил Иннокентий.
– И все равно я не пойму, что это такое – идол? – спросил Саша.
– Этого многие не понимают, – подтвердил Иннокентий.
– Надо думать! Почему, например, его называют липовым?
– Потому что из липы. Был бы из березы, назвали бы березовым, – доходчиво объяснил хранитель.
– Нет, все-таки?!
– Они сидели на лавочке возле его избушки и дружно смотрели, как заходит за кромку далекого леса огненно-красное вечернее солнце. А на что еще можно было смотреть возле его избушки?
– Все-таки, все-таки… – проворчал Хранитель. – Сам подумай, неужели тебе обязательно все понимать?
– Желательно.
– Вот почему-то все пытаются понять! Просто вынь и положь им абсолютное, как откровение свыше, понимание! Сами понять не могут, почему вместо синих носков надевают, к примеру, красные, а идола понять – им вынь да положь! – возмутился Иннокентий.
– Да ладно тебе, не ворчи! – сказал Саша. – Нет – так нет. Если это тайна…
– Я не ворчу, я возмущаюсь, – заметил Иннокентий. – А что касается тайны…
Нет здесь никакой тайны. То есть, тайна есть, но не там, где ты думаешь. В самом идоле ничего загадочного нет, я так полагаю – это некое устройство или субстанция, если хочешь, способная улавливать человеческую энергию. Усиливать, трансформировать, посылать и все прочее. Словом, перемалывать ее как-то так по-своему, и все получается странно, но хорошо. Я, по крайней мере, так думаю. Именно поэтому идолу и нужен человек рядом с ним. Хороший человек. Хранитель.
– А местные считают идола чем-то вроде бога, – заметил Саша.
– Ну нет, бога-то он им не заменяет, – возразил Иннокентий. – Я за этим слежу. Скорее, третья сила, охраняющая и оберегающая.
– Дух Ханси, исполняющий желания?
– Ну уж нет! Черта лысого им, а не желания! Им дай волю, они такого нажелают – сами не рады будут. За этим я тоже слежу. Для того и приставлен к идолу.
– В качестве хорошего человека?
– И так можно сказать, – согласился Иннокентий.
– А если идол попадет в плохие руки? – спросил Саша.
– Может. Только идол ведь тоже не бесчувственный. Даже слегка говорящий, как ты знаешь. И ему не безразлично, в какие руки он попадет. Не завидую я тогда плохим рукам. В лучшем случае, он сделает их хорошими.
– А в худшем?
– В худшем – никаких рук не останется. И ног тоже… Просто кое-что я не могу пока тебе объяснить. Не потому, что не хочу, просто не поймешь…
Они опять помолчали, пуская табачный дым.
– Откуда же оно взялось, это устройство? Или эта субстанция, как ты называешь? – спросил Саша. – Это я смогу понять?
– А вот этого я, мил друг, не знаю. И сам не знаю, и тебе не скажу. Взялось, значит, откуда-то.
– Ну, ты – специалист, тебе виднее, – ехидно заметил Саша.
Иннокентий, гася папиросу в консервной банке, не ответил. Они еще посидели на лавочке. Помолчали, глядя на красные остатки солнца, проваливающегося между деревьями.
– Слушай, а его можно уничтожить, этого идола? – вдруг спросил Саша.
Иннокентий насмешливо покосился на него, но ответил серьезно:
– Каждый Хранитель рано или поздно пытается его уничтожить.
– И что?
– Как видишь. Я уже восьмой по счету Хранитель. А за мной будет девятый.
– А кто?
– Тот, кто придет за мной, – значительно сказал Иннокентий.
Так сказал, словно обрубил все последующие вопросы на эту тему.
* * *
Да, они много разговаривали в эти дни. Только и делали что разговаривали…
– Можно сказать, в моем лице ты имеешь дело с живой историей, – неожиданно сообщил Иннокентий.
– И сколько же тебе лет? – поинтересовался Саша.
– Сколько лет?.. – Инокентий всерьез задумался. Подобрал сухую ветку, расчистил носком сапога землю перед собой и начал увлеченно вычерчивать что-то арифметическое. – Сейчас посчитаю… Если быть точным в пределах плюс-минус, то мне, пожалуй, сто шестнадцать, нет, сто семнадцать… Так, сотню откидываем, девятнадцать на ум пошло… А сейчас какой год, кстати?
– От Рождества Христова? – уточнил Саша.
Он недоверчиво наблюдал за каракулями Хранителя. А как прикажете, если сотни лет небрежно откидывают прямо на глазах? Шутит опять? Разыгрывает?
Нет, играет, конечно, он всегда немного играет, уже понимал Саша. Словно подтрунивает слегка, но не явно, без зубодробительного, лошадиного гогота. Слегка. Незаметно с первого, как и со второго взгляда. Вот такое своеобразное чувство юмора, тонкое и острое, как комариный писк над подушкой.
– Давай, вали от Рождества, – согласился Иннокентий. – Прямо от самого Рождества и начнем. Там тоже, конечно, все напутано до невозможности, но можно и от Рождества, почему нет… А другие летоисчисления не хочешь взять?
– Хочу. Только я их не знаю. Может, ты знаешь? – сообщил Саша тоже не без доли иронии.
– Знаю, – легко согласился Иннокентий. –
В принципе, каждый образованный человек должен их знать. Но об этом потом. После потолкуем. Так какой год, говоришь, на дворе?
– С утра был 2007-й. От рождества Христова, не подумай, что до.
– Ага! – глубокомысленно заметил Хранитель. – Значит, правильно… Итак, я родился в позапрошлом веке, в 1891 году от Рождества Христова, в семье потомственного дворянина Захарьина, проживающего по отставке с гражданской службы в городе Костроме. Рассказать?
– Расскажи конечно, – подтвердил Саша.
– Скажу откровенно: своего дражайшего родителя я бы не назвал порядочным человеком, – начал Хранитель. – Есть, знаешь, такой сорт людей, к которым прилагательное «порядочный» применяется только вкупе с использованием существительных из мира фауны. Например, порядочный осел или порядочная свинья. Мой папенька, упокой Господь его грешную душу, прослужил всю жизнь по строительному ведомству и, не выйдя в большие чины, тем не менее, в отставку отправился миллионером, миллионщиком, как тогда говорили. Значит, брал взятки, причем много и регулярно. А уж порол он нас, своих детей, только свист стоял! Бывало, построит по росту всех четверых братьев мал мала меньше, с правой руки – Библия, с левой – шайка с замоченными розгами, и давай выпытывать, кто какие шалости натворил за день. Причем каждый, во спасение собственной задницы, должен был докладывать о прегрешениях брата. Как сейчас помню, выпьет рюмочку, корочкой ржаного занюхает и начинает сопли на кулак мотать. К чему я это говорю? Надо признать, от отца мне достался достаточно скверный характер…
