Сьевнар понимал, чувствовал, что это не пустые слова. Услышат, помогут, встанут плечом к плечу против целого войска…
Вот такой он – загадочный остров героев.
Потом – веселый пир, долгий, как сами зимние ночи.
Каменную фигурку Большой Матери Сьевнар теперь хранил в походной суме. Братья острова долго удивлялись его находке, вертели в руках каменную богиню, задумчиво цокали языками. Кто-то, кажется, Фроди Глазастый, самый искусный островной лучник, припомнил, что встречал похожие изображения далеко в южных землях, куда даже великан Виндлони-Зима не доходит на своих длинных ногах. Однажды он с дружиной своего прежнего ярла забрался в такие теплые места, где волосы сохнут и трещат от палящего солнца, а доспехи сами собой раскаляются как сковорода на огне. Там он видел подобные изображения, оставшиеся от народа, названия которого уже никто не помнил. Но откуда она взялась здесь, на севере? С каких времен хранится в пещере острова? Только боги, пожалуй, знают, пожимал плечами Глазастый. А может быть – великаны, жившие на земле еще до богов. Эти – должны помнить, у них память долгая.
Некрасивая, даже уродливая, с гротескно-преувеличенными бедрами, лоном и грудью, с широким лицом, перечеркнутым глазами-щелочками, статуэтка тем не менее приковывала к себе взгляд. Таила какую-то силу, чувствовал Сьевнар. Поневоле задумаешься о том, что мир не так прост… И, может, там, в глубине веков, все было по-другому. Он помнил свое неожиданное видение в пещере с отравой, часто вспоминал его, словно бы оно должно было ему о чем-то сказать.
Но о чем? Нет, непонятно…
6
Постепенно Сьевнар все больше узнавал о братстве Миствельда, и не переставал удивляться, как разумно устроена жизнь на этом маленьком клочке суши, торчащем посреди моря и неспособном, кажется, прокормить и десяток людей.
Да, на первый взгляд остров был мало пригоден для жизни. Скудная, пустынная почва, пахотной земли почти нет, как нет пастбищ для скота и лесов для охоты. Из всех богатств, делающих земли удобными для поселений, на острове имелись только два источника с пресной, вкусной водой да вокруг многочисленные стаи рыб и гадов морских, издавна пасущихся около островных скал.
Между тем на острове жила и кормилась дружина в почти десять сотен сильных воинов. Если земля не кормит – есть еще море, эта пашня для храбрецов. Островные братья отравлялись на лов практически в любую погоду, закидывали длинные сети, плетенные из ремешков кожи, и редкий день возвращались без богатой добычи. Все остальные припасы доставлялись сюда с побережья на шести больших, неуклюжих баржах-кнарах, постоянно сновавших туда-сюда. Богатая сокровищница Миствельда, постоянно пополняемая набегами, делала братьев острова желанными гостями на любых торжищах. Но на острове все-таки ели больше рыбу, чем хлеб или мясо.
Ярл острова и старшие братья рачительно вели хозяйство. В подземных пещерах острова всегда хранилось вдоволь съестных припасов на случай, если долгие зимние штормы оборвут связь с прибрежными торжищами и сделают невозможной рыбную ловлю.
Конечно, отличий от побережья много. К примеру, старшинство на острове определялось не по родству и даже не по возрасту, а по заслугам. По обычаю общее собрание ратников острова выбирало двенадцать старших братьев, которых все были обязаны слушаться, как слушаются в викинге хольдов. А над всеми стоял ярл Миствельда, его слово было последним.
Ярлы острова, умирая, сами назначали себе преемника, как правило, кого-нибудь из старших братьев.
Гуннар Косильщик, явно благоволивший к новичку, рассказал Сьевнару, что у далеких греков и ромеев это называется демократия – когда люди сами выбирают себе правителя. Слово показалось воину красивым и важным, но, если разобраться, ничего нового. Родичи-поличи, к примеру, тоже выбирали себе походного князя, когда приходило время войны. Правда, шуму и крику было…
Может, демократия – это когда без криков и шума? – размышлял Сьевнар. Но разве может такое быть – чтоб выборы не напоминали торжище? Когда каждый стремится выставить себя в лучшем свете и продать себя подороже – как иначе? Получается, демократия – тот же торг, шуму и свары много, а в результате получаешь гнилье втридорога, определил он для себя. Наверное, демократию придумали купцы, привыкшие отстаивать свою правоту в любом обмане…
* * *
Спокойная жизнь кончилась быстро. Братья Миствельда не зря имели славу первых бойцов побережья. Как только день пошел прибывать и светлого времени стало побольше, дружинники начали высыпать из своих дымных пещер, затевая непрерывные воинские игрища.
Даже будучи дренгом в дружине Рорика Сьевнар проводил меньше времени на ратной поляне фиорда. Бой на копьях, на мечах, на секирах, со щитом или без щита, в доспехах и без доспехов – воины острова каждый день упражнялись в воинском искусстве. Кидали в соломенные чучела копья, стрелы, ножи и топоры. Даже мечи кидали! Их, оказывается, тоже можно кидать, как копья, если нужно догнать убегающего противника.
Конечно, друг друга на куски не рубили, бились затупленным оружием, но никаких легких деревянных мечей или секир, с которыми упражнялись дренги в фиорде, на острове не признавали. Только боевое оружие. Пропустишь удар – сам виноват – в бою не разевай рот!
Первое время Сьевнар ходил c головы до пят в синяках и ссадинах. Казалось, живого места на теле нет – так его изрубили. Не так давно, в Ранг-фиорде, он чувствовал себя бывалым воином, а тут выяснилось – он еще многого не умеет. Ничего не умеет, положа руку на сердце. За день Сьевнар столько раз катился кубарем по снегу, сбитый с ног ловкой подсечкой или опрокинутый тяжелым ударом, что еле доползал к вечеру до своей лежанки. И чем дольше становился день, тем больше времени братья проводили на ратном поле. Что удивительно, упражнялась здесь не только молодежь. Даже заслуженные ратники, прошедшие многие набеги и битвы, каждое утро выходили размяться на свежем снегу. И старшие братья, и сам ярл Хаки Суровый появлялись среди остальных с мечами и топорами. Знаменитые воины сражались между собой или натаскивали более молодых, без утайки показывая особые, хитрые приемы боя, какими славилось братство.
Особенно удивили Сьевнара огромные качели. Одни воины в несколько рук раскачивали их, а другие, стоя на широкой платформе, сражались между собой поодиночке, парами или тройками. Первое время ему казалось – где тут сражаться, устоять бы! Столько раз падал – сам со счета сбился. Но ничего, привык, научился держать равновесие даже когда деревянный настил вырывается из-под ног. Сам ощутил, как это важно – всегда держать равновесие…
За одну эту зиму Сьевнар, наверное, больше узнал об оружии и приемах боя, чем за всю предыдущую жизнь.
Да, Миствельд действительно заслужил свою ратную славу! – понимал теперь он. И дело не только в непрерывных воинских упражнениях. Дело в самом воздухе острова, в том духе единения и равенства, который не мог не чувствовать каждый воин.
Хоть на ратное поле глянуть – там ведь не только звон клинков и удары щитов. Смех, шутки, острые слова, хохот до упаду. Зубоскалили не только над молодыми, самые прославленные бойцы спокойно принимали подкусывания и сами, вместе с другими, смеялись над собственными промахами.
