Увидев, что присяжные поглядывают на скромную
девушку с сочувствием, Анисий немного воспрял духом. Может, приговор будет не
так уж суров?
Однако выступление прокурора повергло его в
ужас. Обвинитель – розовощекий честолюбец, безжалостный карьерист – обрисовал личность
Мимочки в самых безобразных красках, подробно описал всю циничную
омерзительность „благотворительной лотереи“ и потребовал для девицы
Масленниковой трех лет каторжных работ и плюс к тому еще пяти лет поселения в
не столь отдаленных местах Сибири.
Спившийся актеришка, изображавший в лотерее
председателя, от суда был освобожден за малостью вины и выступал свидетелем
обвинения. Похоже было, что Мимочке суждено отдуваться одной за всех. Она
уронила золотую головку на скрещенные руки, беззвучно заплакала.
И Анисий принял решение. Он поедет за ней в
Сибирь, найдет там какое-нибудь место и станет духовно укреплять бедняжку своей
верностью и любовью. Потом, когда ее досрочно выпустят, они поженятся, и тогда…
И тогда все будет очень хорошо.
А Сонька? – спросила совесть. В дом
призрения сдашь родную сестру, никому не нужную инвалидку?
Нет, – ответил совести Анисий. Брошусь в
ноги Эрасту Петровичу, он благородный человек, он поймет.
С Сонькой-то пока устроилось неплохо.
Фандоринская новая горничная, грудастая Палаша, прикипела сердцем к убогой.
Ухаживала за ней, присматривала, заплетала ей косы. Сонька даже слова стала
выговаривать: „лента“ и „гребешок“. Авось, не покинет шеф сироту, а после
Анисий ее к себе заберет, как обустроится…
Тут судья дал слово адвокату, и Тюльпанов от
отчаянных мыслей временно отошел, воззрился с надеждой на присяжного
поверенного.
Тот, по правде говоря, был неказист. Чернявый,
с длиннющим хлюпающим носом, сутулый. Говорили, нанят неизвестным лицом в
знаменитой петербургской фирме „Рубинштейн и Рубинштейн“ и будто бы даже слывет
докой по уголовным делам. Однако внешность защитника к себе не располагала.
Когда он вышел вперед, громко чихнул в розовый платок, да еще и икнул, Анисия
охватило недоброе предчувствие. Ох, поскупился подлый Момус на хорошего
адвоката, прислал какого-то замухрышку, да еще еврея евреевича. Вон как
юдофобы-присяжные на него набычились, ни единому слову не поверят.
Тюльпановский сосед слева, профессорского вида
бородатый господин с кустистой бородой и в золотых очках, оглядев адвоката,
покачал головой и заговорщически шепнул Анисию:
– Этот все дело провалит, вот увидите.
Защитник встал лицом к присяжным, упер руки в
бока и с певучим акцентом заявил:
– Ай, господин судья и господа присяжные,
вы мне можете объяснить, о чем тут толковал битый час этот человек? – он
пренебрежительно ткнул большим пальцем в сторону прокурора. – Я
интересуюсь узнать, из-за чего сыр-бор? На что тратятся деньги честных
налогоплательщиков, таких, как мы с вами?
„Честные налогоплательщики“ смотрели на
развязного болтуна с явным отвращением, но поверенного это ничуть не смутило.
– Что имеет обвинение? – скептически
поинтересовался он. – Некий мошенник, которого наша доблестная полиция,
между нами говоря, так и не нашла, устроил аферу. Нанял эту милую, скромную
барышню раздавать билеты, сказал, что деньги пойдут на благое дело. Посмотрите
на эту девушку, господа присяжные. Я вас умоляю, разве можно заподозрить такое
невинное существо в злодействе?
Присяжные посмотрели на обвиняемую. Анисий
тоже – и вздохнул. Дело представлялось гиблым. Кто другой может, и разжалобил
бы суд, но только не этот носатый.
– Бросьте, – взмахнул рукой
защитник, – она такая же пострадавшая, как остальные. Даже больше, чем
остальные, потому что касса так называемой лотереи была арестована и всем,
предъявившим билеты, деньги возвращены. Не портите жизнь этому юному созданию,
господа присяжные, не обрекайте ее на жизнь среди преступников.
Адвокат снова чихнул и потянул из портфеля
ворох каких-то бумажек.
– Слабовато, – хладнокровно
прокомментировал бородатый сосед. – Засудят девчонку. Хотите на
пари? – И подмигнул из-под очков.
Нашел забаву! Анисий сердито отодвинулся,
готовясь к худшему.
Но защитник еще не закончил. Он ущипнул себя
за козлиную, а-ля граф Биконсфильд, бороденку и добродушно приложил руку к не
очень свежей рубашке:
– Примерно такую речь я произнес бы перед
вами, господа присяжные, если б тут вообще было о чем говорить. Но говорить не
о чем, потому что вот здесь у меня, – он потряс бумажками, –
заявления от всех истцов. Они отзывают свои иски. Закрывайте процесс, господин
судья. Судиться не из-за чего.
Адвокат подошел к судье и шлепнул перед ним на
стол заявления.
– А вот это ловко, – азартно
прошептал сосед. – Ну-ка, что прокурор?
Прокурор вскочил и закричал срывающимся от
праведного негодования голосом:
– Это прямой подкуп! И я это докажу!
Процесс закрывать нельзя! Это дело общественной важности!
Адвокат обернулся к кричавшему и передразнил
его:
– „Прямой подкуп“! Скажите, какой Катон
выискался. Да дешевле было бы вас купить, господин обвинитель. Все знают, что
такса у вас невелика. У меня тут кстати и расписочка ваша имеется. Где она? А,
вот! – Он вытащил из портфеля еще какую-то бумаженцию и сунул под нос
судье. – Всего за полторы тысячи наш прокурор изменил меру пресечения
брачному аферисту Брутяну, а тот взял и сбежал.
Прокурор схватился за сердце и осел на стул. В
зале загалдели, а корреспонденты, до сей минуты явно скучавшие, встрепенулись и
застрочили в блокнотах.
Судья зазвонил в колокольчик, растерянно глядя
в компрометажную расписку, а неприятный адвокат неловко повернулся, и из его
неистощимого портфеля на стол просыпалось несколько фотографических снимков.
Что там было, на этих снимках, Анисий видеть
не мог, но судья вдруг сделался белее мела и уставился на карточки расширенными
от ужаса глазами.
– Я прямо-таки извиняюсь, – сказал
защитник, не торопясь, однако собирать фотографии со стола. – Это к нашему
сегодняшнему делу совершенно не относится. Это совсем из другого дела, о
растлении несовершеннолетних.
Анисию показалось, что слова „сегодняшнему“ и
„другого“ присяжный поверенный странным образом подчеркнул, но, впрочем,
выговор у него был своеобразный – могло и примерещиться.
– Так что, закрываем дело? – спросил
адвокат, глядя судье прямо в глаза и медленно собирая снимки. – За
отсутствием события преступления, а?
И через минуту процесс был объявлен
завершенным.
* * *
