Тюльпанову тоже казалось, что меланхолия
Эраста Петровича связана с исчезновением из флигеля графини Адди, однако от
столь радикальной меры, как обращение за помощью к хозяйке борделя, по его
мнению, следовало воздержаться.
В разгар консилиума в кабинет вошел Фандорин.
Был он в халате, с дымящейся сигарой в зубах. Масу послал за кофеем, у Анисия
скучливо спросил:
– Ну что там у вас, Тюльпанов? Опять
будете мне рекламу новых технических чудес з-зачитывать? Или, как вчера, про
кражу бронзовой лиры с гробницы графа Хвостова?
Анисий стушевался, потому что и в самом деле
отчеркнул в «Неделе» подозрительную рекламу, превозносившую достоинства
«самоходного чудо-велосипеда» с каким-то мифическим «двигателем внутреннего
сгорания».
– Отчего же, Эраст Петрович, – с
достоинством возразил он, подыскивая что-нибудь повнушительней. – Вот в
«Сводке» за вчерашнее число имеется любопытное сообщение. Докладывают, что по
Москве ходят странные слухи о какой-то волшебной черной птице, которая слетела
с небес к действительному статскому советнику Еропкину, вручила ему златое
кольцо и говорила с ним человеческим голосом. При этом поминают Божьего
человека, чудесного отрока, которого называют то Паисием, то Пафнутием. Тут
приписка полицеймейстера: «Сообщить в Консисторию, дабы приходские священники
разъяснили пастве вред суетных верований».
– К Еропкину? Черная п-птица? –
удивился шеф. – К тому самому, к Самсону Харитоновичу? Странно. Очень
странно. И что же, упорный слух?
– Да, тут написано, что все поминают
Смоленский рынок.
– Еропкин – человек очень богатый и очень
суеверный. – задумчиво произнес Эраст Петрович. – Я бы заподозрил
здесь какую-нибудь аферу, но у Еропкина такая репутация, что никто из
московских с ним связываться не осмелился бы. Это з-злодей и мерзавец, каких
свет не видывал. Давно на него зуб точу, да жаль, Владимир Андреевич трогать не
велел. Говорит, злодеев много, всех не пересажаешь, а этот щедро в городскую
казну дает и на благотворительность. Так человеческим голосом птица с ним
говорила? И золотое кольцо в клюве? Дайте-ка взглянуть.
Взял у Тюльпанова «Полицейскую сводку
городских происшествий», стал читать отчеркнутое.
– Хм. «Во всех слухах поминается
„блаженный отрок, лицом чист, златоволос и в рубахе белее снега“». Где это
видано, чтобы юродивый был лицом чист в рубахе б-белее снега? И, смотрите-ка,
тут еще написано: «Отнестись к сему слуху как к полной выдумке препятствует
удивительное подробство деталей, обычно досужим вымыслам не свойственное». Вот
что, Тюльпанов, возьмите-ка у Сверчинского пару-тройку филеров и установите
негласное наблюдение за домом и выездом Еропкина. Причин не объясняйте, скажите
– распоряжение его сиятельства. Валет не Валет, а какая-то хитроумная интрига
здесь угадывается. Разберемся в этих святых чудесах.
Последнюю фразу надворный советник произнес на
явно мажорной ноте. Известие о волшебной черной птице подействовало на Эраста
Петровича чудодейственным образом. Он загасил сигару, бодро потянулся, а когда
Маса внес поднос с кофейными принадлежностями, сказал:
– Ты кофей вон Тюльпанову подай. А мы с
тобой что-то давненько на мечах не т-тренировались.
Японец весь просветлел, грохнул поднос на
стол, так что черные брызги полетели, и опрометью кинулся вон из кабинета.
Пять минут спустя Анисий стоял у окна и,
ежась, наблюдал, как во дворе, хищно переступая на чуть согнутых ногах, топчут
снег две обнаженные фигуры в одних набедренных повязках. Надворный советник был
строен и мускулист, Маса плотен, как бочонок, но без единой жиринки. Оба
противоборца держали в руках по крепкой бамбуковой палке с круглой гардой на
рукояти. Убить такой штуковиной, конечно, не убьешь, но покалечить очень даже
можно.
Маса выставил вперед руки, устремив «меч»
вверх, истошно завопил и скакнул вперед. Звонкий щелчок дерева о дерево, и
противники опять закружили по снегу. Бр-р-р, – передернулся Анисий,
отхлебнул горячего кофею.
Шеф ринулся на коротышку, и стук дубинок
слился в сплошной треск, а мелькание затеялось такое, что у Тюльпанова зарябило
в глазах.
Впрочем, схватка длилась недолго. Маса
плюхнулся на зад, схватившись за макушку, а Фандорин стоял над ним, потирая
ушибленное плечо.
– Эй, Тюльпанов! – весело крикнул
он, обернувшись к флигелю. – Не хотите п-присоединиться? Я научу вас
японскому фехтованию!
Нет уж, подумал Анисий, прячась за стору.
Как-нибудь в другой раз.
– Не желаете? – Эраст Петрович
зачерпнул пригоршню снега и с видимым наслаждением принялся втирать его в
поджарый живот. – Тогда ступайте, займитесь заданием. Хватит
бездельничать!
Каково, а? Как будто это Тюльпанов два дня
кряду в халате просидел!
* * *
Донесение
Его высокоблагородию г-ну Фандорину
26 февраля, 2-ой день наблюдения
Прошу извинения за почерк – пишу карандашом, а
листок на спине агента Федорова. Доставит записку агент Сидорчук, а третьего,
Лациса, я посадил дежурить в сани на случай внезапного отъезда объекта.
С объектом творится что-то непонятное.
В конторе не был ни вчера, ни сегодня. От
повара известно, что со вчерашнего утра в доме живет блаженный отрок Паисий.
Ест много шоколаду, говорит, что можно, что шоколад нескоромный. Нынче рано
утром, еще затемно, объект куда-то ездил на санях в сопровождении Паисия и трех
слуг. На Якиманке оторвался от нас и ушел в сторону Калужской заставы – очень
уж у него тройка хороша. Где был, неизвестно. Вернулся в восьмом часу, с медной
старой кастрюлей, которую нес сам, на вытянутых руках. Вес, похоже, был
немалый. Объект выглядел взволнованным и даже испуганным. По сведениям,
полученным от повара, завтракать не стал, а заперся у себя в спальне и долго
чем-то звенел. В доме шепчутся про какой-то «„аграмадный клад“, якобы найденный
хозяином. И совсем несусветное: будто бы явилась Е. не то сама Пресвятая Дева,
не то неопалимая купина с ним разговаривала.
С полудня объект здесь, в церкви Смоленской
Божьей Матери. Истово молится, бьет земные поклоны у Пресвятой иконы. Отрок
Паисий с ним. Блаженный выглядит точно, как описано в сводке. Добавлю только,
что взгляд живой, острый, не такой, как у юродивых. Приезжайте, шеф, тут что-то
затевается. Сейчас отправлю Сидорчука и вернусь в церковь говеть.
Писано в пять часов сорок шесть с половиною
минут пополудни
А.Т.
Эраст Петрович появился в храме вскоре после
семи, когда бесконечная „преосвященная“ уже подходила к концу. До плеча
уставшего от тяжелой наблюдательной службы Тюльпанова (был он в синих очках и
рыжем парике, чтоб не приняли по бритой башке за татарина) дотронулся смуглый
цыган – кудреватый, в меховой поддевке и с серьгой в ухе.
