По закону или по справедливости?
Уж Анисий физиономию и мылом, и пемзой, и даже
песком драл – а все равно смуглота до конца не сошла. У Эраста Петровича тоже,
но ему, писаному красавцу, это даже шло, получилось навроде густого загара. А у
Тюльпанова ореховая мазь, полиняв, расположилась по личности островками, и стал
он теперь похож на африканскую жирафу – пятнистый, тонкошеий, только вот малого
росточка. Зато, нет худа без добра, начисто сошли прыщи. Совсем, будто их и не
было никогда. Ну, а кожа через две-три недельки просветлится – шеф обещал. И
стриженые волоса тоже отрастут, никуда не денутся.
Наутро после того, как взяли с поличным, а
после упустили Валета и его сообщницу (о которой Анисий вспоминал не иначе как
со вздохом и сладким замиранием в разных частях души и тела), состоялся у них с
надворным советником недлинный, но важный разговор.
– Что ж, – сказал Фандорин со
вздохом. – Мы с вами, Тюльпанов, опозорились, но московские г-гастроли
Пикового валета, надо полагать, на этом закончены. Что думаете делать дальше?
Хотите вернуться в управление?
Анисий ничего на это не ответил и только
смертельно побледнел, хоть под смуглотой было и не видно. Мысль о возвращении к
жалкому курьерскому поприщу после всех удивительных приключений последних двух
недель предстала перед ним во всей своей невыносимости.
– Я, разумеется, аттестую вас
обер-полицеймейстеру и Сверчинскому самым лестным образом. Вы ведь не виноваты,
что я оказался не на д-должной высоте. Порекомендую перевести вас в
следственную или в оперативную часть – как пожелаете. Но есть у меня для вас,
Тюльпанов, и другое предложение…
Шеф сделал паузу, и Анисий весь подался
вперед, с одной стороны, потрясенный блестящей перспективой триумфального
возвращения в жандармское, а с другой, предчувствуя, что сейчас будет высказано
и нечто, еще более головокружительное.
– …Если, конечно, вы не против того,
чтобы п-постоянно работать со мной, я могу предложить вам место моего
помощника. Постоянный ассистент полагается мне по должности, однако до сих пор
я этим правом не пользовался, предпочитал обходиться один. Но вы меня, пожалуй,
устроили бы. Вам не хватает знания людей, вы чрезмерно склонны к
рефлексированию и недостаточно верите в свои силы. Но те же самые качества
могут в нашем деле быть весьма полезны, если п-повернуть их в нужном
направлении. Незнание людей избавляет от стереотипических оценок, да и вообще
недостаток этот восполним. Колебаться перед принятием решения тоже полезно. Лишь
бы потом, уже решившись, не медлить. А неверие в свои силы оберегает от
шапкозакидательства и небрежностей, оно может развиться в благотворную
п-предусмотрительность. Главное же, Тюльпанов, ваше достоинство состоит в том,
что страх попасть в постыдное положение у вас сильнее физической боязни, а
значит, в любой ситуации вы будете стараться вести себя д-достойным образом.
Это меня устраивает. Да и соображаете вы совсем недурно для пяти классов
реального училища. Что скажете?
Анисий молчал, утратив дар речи, и ужасно
боялся шевельнуться – вдруг сейчас чудесный сон кончится, он протрет глаза и
увидит свою убогую комнатенку, и мокрая Сонька хнычет, а за окном дождь со
снегом, и пора бежать на службу бумажки разносить.
Как бы спохватившись, надворный советник
виновато сказал:
– Ах да, я не назвал условий, покорнейше
прошу извинить. Вы немедленно получите чин коллежского регистратора. Должность
ваша будет называться длинно: «личный помощник чиновника для особых поручений
при московском генерал-губеранторе». Жалованье – 50 рублей в месяц и какие-то
там еще квартальные выплаты, точно не п-помню. Получите подъемные и казенную
квартиру, ибо мне понадобится, чтоб вы жили неподалеку. Конечно, п-переезд вам
может оказаться некстати, но обещаю, что квартира будет удобной и хорошо
приспособленной для ваших семейных обстоятельств.
Это про Соньку, догадался Анисий и не ошибся.
– Поскольку я …м-м… возвращаюсь к
холостяцкой жизни. – Шеф сделал неопределенный жест. – Масе велено
найти новую прислугу: кухарку и г-горничную. Раз уж вы будете жить по
соседству, они могут обслуживать и вас.
Только бы не разреветься, в панике подумал
Тюльпанов, это будет полный и окончательный конфуз.
Фандорин развел руками:
– Ну, я не знаю, чем вас еще соблазнить.
Хотите…
– Нет, ваше высокоблагородие! –
очнувшись, завопил Анисий. – Я ничего больше не хочу! Мне и так более чем
достаточно! Я молчал не в том смысле… – Он запнулся, не зная, как
закончить.
– Отлично, – кивнул Эраст
Петрович. – Стало быть, мы договорились. И первое задание вам будет такое:
на всякий случай, ибо береженого Бог бережет… Последите-ка недельку-другую за
газетами. И еще я распоряжусь, чтобы от полицеймейстера вам ежедневно присылали
на просмотр «Полицейскую сводку городских происшествий». Обращайте внимание на
все примечательное, необычное, подозрительное и докладывайте мне. А вдруг этот
самый Момус еще нахальнее, чем нам п-представляется?
* * *
Денька через два после этой исторической
беседы, ознаменовавшей решительный поворот в анисиевой жизни, Тюльпанов сидел
за письменным столом в домашнем кабинете начальника, просматривал свои пометки
в газетах и «Полицейской сводке», готовился к отчету. Был уже двенадцатый час,
но Эраст Петрович еще не выходил из спальни. В последнее время он вообще что-то
хандрил, был неразговорчив и интереса к тюльпановским находкам не проявлял.
Молча выслушает, махнет рукой, скажет:
– Идите, Тюльпанов. На сегодня
п-присутствие окончено.
Нынче к Анисию заглянул Маса – пошептаться.
– Сафсем прохо, – сказал. –
Ноть не спит, дзень не кусяет, дзадзэн и рэнсю не дзерает.
– Чего не делает? – тоже шепотом
спросил Анисий.
– «Рэнсю» – это… – Японец изобразил
руками какие-то быстрые, рубленые движения и одним махом вскинул ногу выше
плеча.
– А, японскую гимнастику, –
сообразил Тюльпанов, вспомнив, что раньше по утрам, пока он читал в кабинете
газеты, надворный советник и камердинер удалялись в гостиную, сдвигали столы и
стулья, а после долго топали и грохотали, то и дело издавая резкие, клекочущие
звуки.
– «Дзадзэн» – это вот, – объяснил
далее Маса, плюхнулся на пол, подобрал под себя ноги, уставился на ножку стула
и сделал бессмысленное лицо. – Поняр, Тюри-сан?
Когда Анисий отрицательно помотал головой,
японец ничего больше объяснять не стал. Сказал озабоченно:
– Баба надо. С баба прохо, без баба есё
худзе. Думаю, хоросий бордерь ходичь, с мадама говоричь.
