– …За все проказы ответите сполна,
господин шутник. И за рысаков банкира Полякова, и за «золотую речку» купца
Патрикеева, и за английского лорда, и за лотерею. А также за вашу циничную
выходку в мой адрес и за то, что я по вашей милости пятый день ореховой
настойкой мажусь и в дурацком тюрбане хожу.
Тюльпанов уже знал: когда надворный советник
перестает заикаться, признак это нехороший – либо господин Фандорин пребывает в
крайнем напряжении, либо чертовски зол. В данном случае, очевидно, последнее.
В спальне декорация была такая.
Пожилая грузинка сидела на полу возле кровати,
ее монументальный нос странным образом съехал набок. Сзади, свирепо насупив
редкие брови и воинственно уперев руки в бока, возвышался Маса, одетый в
длинную ночную сорочку. Сам Эраст Петрович сидел в углу комнаты, в кресле, и
постукивал по подлокотнику незажженной сигарой. Лицо его было бесстрастно,
голос обманчиво-ленив, но с такими потаенными громовыми перекатами, что Анисий
поежился.
Обернувшись на вошедшего помощника, шеф
спросил:
– Ну, что птичка?
– В клетке, – молодецки отрапортовал
Тюльпанов и помахал ключом с двойной бородкой.
«Дуэнья» посмотрела на триумфально поднятую
руку агента и скептически покачала головой.
– А-а, господин евнух, – сказала
кривоносая таким звучным, раскатистым баритоном, что Анисий вздрогнул. –
Плешь вам к лицу. – И показала, гнусная карга, широкий красный язык.
– А вам бабский наряд, – огрызнулся
уязвленный Тюльпанов, поневоле дотронувшись до своего голого скальпа.
– Б-браво, – оценил находчивость
ассистента Фандорин. – Вам же, господин Валет, я бы посоветовал не
бравировать. Дела ваши плохи, ибо на сей раз попались вы крепко, с поличным.
* * *
Третьего дня, когда на гулянии «княжна
Чхартишвили» появилась в сопровождении дуэньи, Анисий поначалу растерялся:
– Вы говорили, шеф, их только двое,
Пиковый валет и девица, а тут вон еще старуха какая-то объявилась.
– Сами вы старуха, Тюльпанов, –
процедил «принц», церемонно раскланиваясь с встречной дамой. – Это он, наш
Момус, и есть. Виртуоз маскировки, ничего не скажешь. Только ноги для женщины
великоваты, да и взгляд больно жесткий. Он это, он, голубчик. Больше некому.
– Берем? – азартно прошептал Анисий,
делая вид, что отряхивает снег с плеча господина.
– За что? Ну, девица, положим,
засветилась на лотерее, и есть свидетели. А этого-то и в лицо никто не знает.
За что его арестовывать? За то, что старухой нарядился? Нет уж, он мне,
долгожданный, по всей форме должен попасться. На месте преступления, с
поличным.
Честно говоря, Тюльпанов тогда счел, что
надворный советник мудрит. Однако, как всегда, получилось по-фандорински:
попался тетерев на чучелко, и попался по всей форме. Теперь не отопрется.
* * *
Эраст Петрович чиркнул спичкой, раскурил
сигару. Заговорил сухо, жестко:
– Главная ваша ошибка, милостивый
государь, состоит в том, что вы позволили себе шутить шутки с теми, кто
насмешек не прощает.
Поскольку арестованный молчал и только
сосредоточенно поправлял съехавший нос, Фандорин счел необходимым уточнить:
– Я имею в виду, во-первых, князя
Долгорукого, а во-вторых, себя. Еще никто и никогда не позволял себе так нагло
глумиться над моей частной жизнью. И со столь неприятными для меня
последствиями.
Шеф страдальчески поморщился. Анисий
сочувственно покивал, вспомнив, каково приходилось Эрасту Петровичу до тех пор,
пока не появилась возможность переехать с Малой Никитской на Воробьевы горы.
– Что ж, провернуто было ловко, не
спорю, – продолжил, взяв себя в руки, Фандорин. – Вещи графини вы,
разумеется, вернете, причем незамедлительно, еще до начала процесса. Это
обвинение я с вас снимаю. Чтобы не трепать в суде имя Ариадны Аркадьевны.
Здесь надворный советник о чем-то задумался,
потом кивнул сам себе, словно принимая непростое решение, и обернулся к Анисию.
– Тюльпанов, если вас не затруднит,
сверьте потом вещи по списку, составленному Ариадной Аркадьевной, и… отправьте
их в Петербург. Адрес – Фонтанка, собственный дом графа и графини Опраксиных.
Анисий только вздохнул, никак более не посмев
выразить своих чувств. А Эраст Петрович, видно, рассерженный решением, которое
сам же и принял, снова обернулся к задержанному:
– Что ж, вы неплохо позабавились за мой
счет. А за удовольствие, как известно, надо платить. Следующее пятилетие,
которое вы проведете на каторге, предоставит вам много досуга для извлечения
полезных жизненных уроков. Впредь будете знать, с кем и как шутить.
По тусклости фандоринского тона Анисий понял,
что шеф взбешен до самой последней степени.
– Па-азвольте, дорогой Эраст
Петрович, – развязно протянула (то есть протянул) «дуэнья». –
Спасибо, что в момент задержания представились, а то бы я так и считал вас
индийским высочеством. Это откуда же у вас, спрашивается, набежало пять лет
каторги? Давайте-ка сверим наши арифметики. Какие-то рысаки, какая-то золотая речка,
лорд, лотерея – сплошные загадки. Какое все это ко мне имеет отношение? И
потом, о каких вещах графини вы говорите? Если они принадлежат графу Опраксину,
то почему оказались у вас? Вы что, сожительствуете с чужой женой? Нехорошо-с.
Хотя, конечно, не мое дело. А ежели меня в чем обвиняют, требую очных ставок и
доказательств. Уж доказательств всенепременно.
Анисий ахнул от подобной наглости и
встревоженно оглянулся на шефа. Тот недобро усмехнулся:
– А что же вы тут, позвольте узнать,
делаете? В этом странном наряде, в неурочный час?
– Да вот дурака свалял, – ответил
Валет и жалостно шмыгнул носом. – Позарился на изумруд. Только ведь это,
господа, называется «провокация». Вон и жандармы у вас внизу караулят. Тут
целый полицейский заговор.
– Жандармы не знают, кто мы, – не
удержавшись, похвастался Анисий. – И ни в каком заговоре не участвуют. Для
них мы – азиаты.
– Неважно, – отмахнулся
прощелыга. – Вон вас сколько, государственных слуг. И все против
несчастного, бедного человека, которого вы сами же и вовлекли в соблазн.
Хороший адвокат вас на суде так высечет, что долго чесаться будете. Да и камню
вашему, насколько я понимаю, красная цена червонец. Месяц ареста – от силы. А
вы, Эраст Петрович, говорите: пять лет каторги. Моя арифметика точнее.
– А как же пиковый валет, положенный вами
на кровать при двух свидетелях? – надворный советник сердито ткнул
недокуренную сигару в пепельницу.
