— Ну...
— Беги к Феликсу, если не приехал — узнай, где он. Подкупи его раба, не захочет брать серебро — напои, не захочет пить — возьми за горло. Узнай!
— Это дело! Вытрясу, будь спокойна, запоет этим... жавjронком. Даже если Феликс у Нептуна под волнами cgрятался.
— Он в Ноле, Аякс, я уверена. Почти уверена. Но — узнай.
* * *
«Моему хозяину — здравствовать и радоваться! Твоя служанка спешит, поэтому пишет не то, о чем узнала точно, но то, что очень похоже на правду.
Шестая повозка уже здесь. Ее собрали для того, чтобы вести за море, где с товаром, особенно отборным, совсем худо. Мой знакомец, о котором я тебе писала, собирал этот товар по всей Кампании, причем берет тот, что хорошо продавался еще в прежние годы, когда торговля шла не в пример нынешнему. Товар уже куплен, его легко собрать за день-два, причем собирать его будут в Ноле, откуда такой красивый вид на Везувий.
Торговец, что везет повозки, не станет ждать. Его помощник доставит шестую повозку прежде прочих, быстро, без промедления. Когда остальные пять прибудут, торговля уже будет в самом разгаре, товар на шестой повозке — самый отборный.
А вот как нам торговать, какую цену дать и что купить вначале, а что после, того твоя служанка посоветовать не может. Одно могу сказать, хозяин: они станут торговать всерьез, дабы славы своей не порушить и новую славу к прежней прибавить...»
Антифон
В тот день, горячий, душный день месяца июня, в консульский год Марка Лициния Лукулла и Марка Аврелия Коты, я, обезьянка Учителя, очень была горда собой. Смогла! Сделала! Сумела!
Спартак получил мое письмо вовремя, но об этом я узнала много позже. Как и о том, что оно было уже третьим. Точнее, вторым — лохматый апулиец Публипор был не силен в грамоте и просто прислал гонца. Его парни раскусили трудный орешек с когортой-жаворонком на день раньше меня. А еще за день до этого пришло послание от неизвестного друга — с подробным планом, с именами всех римских командиров. Кто он, я так и не узнала. Спартак умел хранить тайны.
Но в тот день я была очень горда собой.
«Принципиально неправильная самооценка, — сказал Учитель. — Воображаешь себя не сильнее, не умнее, чем есть, а кем-то вообще другим». Тогда я и в самом деле вообразила себя богиней.
Ненадолго, конечно.
* * *
Чужака я заметила поздно, лишь войдя в комнату и дверь прикрыв. То ли из-за темноты, то ли из-за мыслей о все той же когорте, будь она не неладна.
Замерла, застыла.
Как назло, Аякса не было — сама же услала одноглазого в город. Побродить, в толпе потолкаться, послушать, по сторонам поглядеть. Он не возражал — чем не служба, лучше и не придумать. Тем паче госпоже Папии ничего не грозит, в «Огогонусе», считай, все свои.
Свои, как же!
Умчался мой Аякс, только пыль от сандалий осталась, а я в лавку завернула хлеба свежего купить. Хлеба, сыра козьего... В общем, только в комнате и очнулась.
...Высокий, широкоплечий, на плечах — плащ темный до пят. Стоит. Возле окна, возле ставни приоткрытой, спиной к двери, ко мне то есть.
Молчит, не двигается. Тихо так стоит, не дышит словно. Не Учитель, хоть и похож чем-то. Это я поняла сразу.
Хлеб с легким стуком ударился о доски пола. Он даже не обернулся.
— Мне нужен мой брат, Папия Муцила. Где он?
Масло в светильнике никак не хотело зажигаться. Я чуть не застонала — от злости да и от испуга (все там же он! за спиной!), в который раз чиркнула кремнем... Длинная узкая ладонь неслышно протянулась вперед, на миг задела над светильником, дрогнула.
Огонек... Сперва робкий, затем веселый, сильный. Только почему-то розовый.
— Мне нужен мой брат.
Он уже у стола. Присел на табурет, потянулся к фибуле на плече, подумал. Отдернул руку. Почему-то это сразу успокоило. Кажется, гость очень устал. Кажется, очень расстроен.
Я не сторож брату твоему. Почему ты ищещь здесь?
Розовый огонь скользил по его лицу. Внезапно почудилось, будто не дрянной дешевый светильник на невысокой ножке освещает гостя. Свет он принес с собой — яркий ничуть не похожий на солнечный.
Владыка розового огня.
— Не спорь со мной, Папия Муцила. Я Самаэль, вершитель Порядка, стоящий слева от трона Отца. Я — брат Первенца, твоего Учителя. Мне он нужен. Срочно! И только попробуй мне солгать! Пожалеешь!..
Кажется, он хотел напугать меня — окончательно, до холода в пятках. А я, напротив, совсем спокойной стала. Не надо грозить мне, Младший Братец! Грозили уже.
— Самаэль? Значит, ты муж Лилит? Мы с ней почти подружились.
* * *
— Он не хочет видеть меня, Папия! Меня, своего брата!.. Думает, если он — Первенец, любимец Отца... Мне, нам всем нужна его помощь, он обязан помочь, это его долг, его обязанность! А он даже не сказал, как его найти.
Когда я чуток привыкла — и к розовому огню, и к нежданному гостю, — страх и вовсе выветрился, улетел за ставни. Парень как парень — по лицу больше двадцати лет и не дашь. Красивый, большеротый, губы яркие, только слегка полноватые, как у мавра из Нумидии. На Учителя не похож, разве что ростом.
И от сыра козьего не отказался, когда я предложила. Ел только странно — большими кусками, глотая сразу, вкуса не чувствуя. Но не от жадности, а словно и не зная, что еду разжевывать полагается. Зря, сыр-то отменный, долго выбирала.
— Ты — его ученица, ты должна знать. Где он, скажи.
Вот так! Уже не грозит, просит. Скоро умоляет. Да, видать, плохи дела у Младшего Братца. Что толку стоять слева от Трона, если брат даже на глаза не пускает?
— Да, я Его ученица, Самаэль. Не меньше — но и не больше. Я не знаю, где Он. А знала бы — не сказала.
Думала — возмутится. Нет, стерпел. Вздохнул, опустил голову.
— Я не всегда был с ним согласен, признаю. Спорил с ним, не пошел вместе с ним в бой. Но... Если он не хочет помочь, помоги мне ты.
— Я?!
— Мой брат никогда не занимается мелочами. Конечно, он Страж Закона, что ему век истории или судьба целого народа? Так, еще один бросок костей, ход в игре, не больше. А грязь разгребать, выходит, нам, его братьям? Я и не спорю, у каждого — свое служение, так повелел Отец. Но мой брат — всего лишь один из нас, он не может повелевать, мы должны действовать вместе.
Ты повторяешься, Самаэль! А помогать я тебе не стану.
Снова стерпел. Кивнул. Умолк.
Я отломила еще кусок сыра (негоже гостя не кормить!), придвинула ближе кувшин с вином — и тут только поняла, что происходит. Они называют себя Сыновьями Отца, но, по нашему счету — и оскскому, и самнитскому, и римскому даже, — все они... Боги? Боги, конечно! Этот парень, которому я и договорить не дала, из старших сыновей, вроде как Аполлон, а то и сам Марс. Сказали бы мне год назад!.. Ввалился, значит, к беглой рабыне Терции Марс Произрастатель, бог Великое Копье (Маурус, если по-нашему), да и говорит: «Помоги мне, Терция-рабыня, с братом моим, никак с Ним поладить не можем». А Терция-рабыня ему в ответ...
