— В капусте витамины. Я всю зиму капусту ем.
Влад ловко почистил картошку, полил капусту подсолнечным маслом. Запахло подсолнухом.
Влад налил Косте в стакан, как работяге.
— А жена где? — поинтересовался Костя.
— В санатории.
— Болеет?
— Почему болеет? Здоровая как лошадь.
— А в санаторий зачем?
— Для профилактики. Чтобы не заболела. За женой тоже надо следить, как за лошадью. Даже больше.
— А ты лошадей любишь? — догадался Костя.
— Я все детство в Туркмении провел. У бабки жил. Меня бабка любила. Хорошее было время.
— Да, — согласился Костя. — Меня тоже бабушка любила.
— Давай выпьем. — Влад налил и себе.
— Ты же не пьешь…
— А что со мной случится?
Костя выпил. В груди разлился целебный жар.
— А твоя бабка была туркменка? — спросил Костя.
— Почему туркменка? Русская. Просто там жила. Во время войны эвакуировались и остались.
Влад достал из холодильника копченое сало.
— Хохлы любят сало, а евреи не едят. И мусульмане не едят, — заметил Костя. — Свинья грязная.
— Свинья умная, — поправил Влад. — И евреи умные. Евреи правильно относятся к женам. Делают что хотят, а о женах заботятся.
— У каждой нации свои приоритеты, — сказал Костя. — Айсоры — лучшие чистильщики ботинок.
— Айсоры — это кто? — не понял Влад.
— Ассирийцы. Помнишь, был такой ассирийский царь?
— Вот за него и выпьем!
Костя выпил полстакана. Он хотел растворить в коньячном спирте свою тоску по Кате и смутный страх, связанный с Азнавуром. Любовь и Смерть — два конца одной палки. А Костя — посредине.
— Если бы у тебя были деньги, что бы ты с ними сделал? — спросил Костя.
— Я бы отдал долги, — мрачно ответил Влад.
— А остальные?
— И остальные отдал.
— У тебя большие долги?
— Я взял под процент. Думал, быстро раскручусь. И не раскрутился. А они включили счетчик. Теперь каждый день накручивается…
— И что делать?
— Откуда я знаю…
— А ты с ними поговори. Объясни.
— Наивный ты человек… Я каждый день живу за свой счет.
— Это как?
— Каждый день — подарок. Ну ладно… — Влад тряхнул головой. — А твоя баба где?
— А что? — насторожился Костя.
— Да ничего… Я видел однажды, как она расчесывает волосы на крыльце…
«Может, дать ему в долг? — подумал Костя. — Влад, конечно, возьмет. И кинет. Не потому, что бандит. А потому, что не сможет вернуть. Это ясно».
— Когда она приезжает, я смотрю в ваше окно. Там свет горит, тени двигаются… — мечтательно проговорил Влад.
Костя выпил еще и прислушался к себе. Бочковой коньяк не только не растворил образ Кати, а, наоборот, сделал его отчетливым. Стереоскопичным. Он увидел Катю — босую на снегу. Она стояла на крыльце и расчесывала волосы.
«Я схожу с ума», — подумал Костя.
Катя стояла перед дачей босая. Она исповедовала учение Порфирия Иванова, обливалась водой и ходила босиком по земле в любую погоду.
Костя не понял, как он оказался перед старухиной дачей? Видимо, он ушел от Влада. А Влад где? Должно быть, остался в своем доме.
— Проходи, — велела Катя.
Костя вошел в дом и включил свет.
— Не надо… — Катя повернула выключатель. — Так лучше…
В окно проникал свет от луны. Катя стояла босая, как колдунья, лесная девушка.
— Ты правда здесь? — проверил Костя.
— Правда.
— А зачем ты приехала?
— К тебе.
— Из-за денег?
— Да…
Косте было все равно, из-за чего она приехала. Если пароход тонет, а человек спасается, то какая разница — что его спасло. Главное — жив.
— Я позвонила Валерке, сказала: приезжай, харчи есть. Он деньги «харчами» называет.
— А Валерка кто?
— Исполнительный директор. Приехал, скинул деньги в целлофановый пакет, как мандарины. Я вдруг так испугалась… Я поняла, что деньги для меня ничего не значат. Вернее, значат гораздо меньше, чем я думала. Любовь главнее бизнеса, главнее любой деятельности вообще. Я так испугалась… Я сказала Валерке: отвези меня на дачу. Он отвез.
— А твоя машина где?
— Она сломалась. Старая. Ей уже пять лет.
— Завтра я куплю тебе новую. Какую ты хочешь…
— Откуда у тебя деньги?
— Потом расскажу.
— Ты дрожишь, — заметила Катя. — Пойдем…
Они вошли в спальню. Костя стоял стеклянный от коньяка. Катя стала раздевать его, снимала по очереди одежду и бросала тут же, на пол.
— Знаешь, в чем разница между твоими деньгами и моими? — спросил Костя. — Мои деньги не работают. Я их никогда не повторю. Это разовый эффект, как фейерверк.
— Какой ты милый, когда пьяный…
Они легли в кровать. Катины ноги были холодными. Костя стал их греть своими ногами.
— У тебя еще остались деньги? — спросила Катя.
— Двести пятьдесят тысяч, — отчитался Костя. — Я хочу достроить дом и купить машины.
— Никакого дома, — категорически запретила Катя. — Вложишь в издательство. Мы будем издавать иллюстрированные журналы. Современная живопись. И художественная фотография. Если бы ты знал, какие сейчас мастера фотографии… Просто документальная живопись. Их надо продвигать и раскручивать.
— А кому это нужнее — им или нам?
— Ты уже говоришь как бизнесмен. Молодец. Если хочешь, мы внесем твое имя в название издательства…
Костя тихо и медленно ее целовал.
— Твоя фамилия Чернов, моя — Тимохина. Вместе получается «Черти». Хочешь «Черти»? Очень мило…
— Никаких чертей. Пусть будет «Стрелец».
Катя промолчала. Она заводилась от его ласк, ей не хватало дыхания. Она билась в его руках, как большая рыба. Он был благодарен ей за то, что она так сильно чувствует.
— Трещит… — вдруг проговорила Катя, открыв глаза.
Костя не мог остановиться. В такие моменты остановиться невозможно. Но Катя выскользнула из его рук, подошла к окну. Косте ничего не оставалось, как подойти и встать рядом.
Дом Влада стоял темный в темноте, оттуда доносился редкий треск, как будто стреляли. И вдруг, прямо на глазах, — дом вспыхнул весь и огонь устремился в небо. Ветра не было. Через десять примерно минут дом рухнул, превратившись в светящийся муравейник.
