Равнодушие к комфорту — наследие «совковых» времен. Но и бескорыстное служение науке — тоже оттуда. Из «совка».
— Как у тебя дела? — спросил Костя.
Они с Мишей виделись редко, но от разлуки дружба не портилась, не засыхала. Каждый раз при встрече Косте казалось, что они расстались только вчера.
— Мама лежит, наука стоит, — сообщил Миша. — Финансирование нулевое. Половина лаборатории в Америке. Живут под Сан-Франциско. Чуваев уехал на прошлой неделе. А туберкулез вернулся.
— Кто? — не понял Костя.
— Не кто, а что. Туберкулез. В девятнадцатом веке назывался чахоткой.
— Но ведь изобрели пенициллин… — вспомнил Костя.
— Пятьдесят лет назад. Туберкулез приспособился. Мутировал. И вернулся. Грядет чахотка двадцатого века.
— Что же делать?
— Мы посылали письмо президенту. Я разговаривал с Харитоновым…
Миша замолчал. Потом очнулся.
— Выпить хочешь? — спросил он.
Костя заметил, что женщины всегда предлагают поесть, а мужчины — выпить. Костя вспомнил, что он без машины, а значит, может выпить.
Вышли на кухню. Жена — ее звали Сильва — сварила сосиски. Разогрела заранее приготовленную вермишель.
Сосиски были пересолены.
Изначально плохое мясо, и в него добавлена соль.
Крупный ученый жил в бедности, ел дешевые сосиски. А мог бы уехать под Сан-Франциско, иметь дом с бассейном. А его мама сидела бы в шезлонге, на лужайке перед домом. И ее руку лизал бы черный дог. Но для Миши самым главным был мутирующий туберкулез.
Миша разлил водку по стаканам. Выпили.
— Так что Харитонов? — напомнил Костя.
— Харитонов сказал, что сейчас страна летит в пропасть и надо подождать… Они могут лететь еще семьдесят лет. У нас ведь все по семьдесят лет.
— А ты не хочешь уехать? — спросил Костя. — Какая разница, где бороться против туберкулеза?
— Разница, — отозвался Миша.
— Почему?
— Я там ничего не придумаю. Я только здесь могу работать. В этой комнате. У меня здесь мозги вертятся. А ТАМ стоят.
— Но ты же не пробовал…
— А зачем пробовать? Я и так знаю. Рыбы живут в воде, птицы в небе, а русские — в России.
— А сколько тебе надо денег? — спросил Костя.
— Много.
— Что такое «много»?
— А почему ты спрашиваешь?
— У меня спонсор есть. Он может дать.
— Спонсор — не идиот. Деньги вернутся не скоро. А может, и никогда. Просто люди перестанут умирать от туберкулеза. Харитонов тоже спросил: «Когда вернутся деньги?» Если бы я ему сказал: «Завтра», — был бы другой разговор. Никого не интересует здоровье нации. Всех интересуют только деньги.
— А сколько стоит твоя программа?
— Да я не о всей программе. Мне бы только достать биологический продукт антибиотиков.
— Что? — не понял Костя.
— Бактерии, грибы — природный антибиотик. Они вырабатывают вещество, которое защищает от окружающих бактерий…
— Это дорого? — поинтересовался Костя.
— Если учитывать приборы, химическую посуду, труд лаборантов, то в сто тысяч можно уложиться.
— Сто тысяч чего?
— Ну не рублей же… Я обращался в банки, мне говорят: кризис.
Костя принес из прихожей сумку и стал выкладывать на стол пачки. Миша смотрел с ужасом, как будто увидел привидение.
— Откуда это у тебя? — шепотом спросил Миша.
— Я получил наследство.
— Откуда?
— У меня дедушка в Израиле. У него там нефтяная скважина.
— А разве в Израиле есть нефть? — удивился Миша. — По-моему, ты врешь.
— Какая тебе разница? Дело ведь не в нефти, а в деньгах.
Костя отодвинул в сторону десять пачек. Миша смотрел задумчиво.
— Я думал, что ты русский…
— Я русский.
— А дедушка в Израиле откуда?
— А там тоже много русских. Все живут везде.
В кухню вошла Сильва. Застыла при виде денег. Но ненадолго. И ни одного вопроса. Вышколенная, как гувернантка в богатом доме. Собрала посуду со стола и сложила в раковину.
— Я завтра же закажу Шульцу штаммы, — объявил Миша.
— Шульц — это кто? — спросил Костя.
— Немец.
— Хорошо, — одобрил Костя. — Шульц не украдет.
Миша разлил остатки водки. Сильва поставила на стол магазинное печенье. Вышла.
— Мистика какая-то… — проговорил Миша. — Я всегда знал, что мы выкрутимся. Случится чудо… И вот оно — чудо.
— У меня к тебе просьба: не говори никому, где ты взял деньги.
— Не скажу, — пообещал Миша.
— Поклянись.
— Клянусь.
— Чем?
— Честным словом.
Мишиного честного слова было вполне достаточно.
— Я пошел. — Костя поднялся.
Миша не хотел расставаться сразу, резко. Это все равно что резко затормозить, и тогда можно удариться головой о стекло.
Миша продлевал расставание, как бы плавно тормозил.
Вместе вышли во двор. Зимой смеркается рано. Сумеречное освещение было очень красивым. Все четко, как через темное стекло.
— Чудо только маскируется под чудо. А на самом деле — это проявление справедливости, — сказал Миша.
— А ты считаешь, справедливость есть? — серьезно спросил Костя.
Чужие деньги попали к Косте. Он их раздает широкой рукой. Разве это справедливо?
А может быть, как раз справедливо. Скорее всего это деньги, полученные от фальшивой водки или от наркотиков. Иначе откуда такие бешеные суммы у таких молодых людей? Пусть лучше они попадут в руки теще, которая всю жизнь работала на эту страну и не получила от нее ничего, кроме нищенской пенсии. Бедную тещу использовали и кинули, как теперь говорят. И науку кинули. Значит, Костя частично восстановил справедливость.
— Конечно, есть, — сказал Миша. — Ведь свалили памятник Дзержинскому.
— Через семьдесят лет…
— Это лучше, чем никогда, — возразил Миша.
Фон неба темнел и постепенно растворял в себе дома и деревья.
«Как время, — подумал Костя. — Все в себе растворяет. Целые поколения…»
Вдруг зажглись фонари, и стало как-то театрально.
— Я хотел тебе кое-что сказать… — начал Миша.
«Сейчас скажет, что у него есть другая женщина», — испугался Костя.
