— Да ладно, мам… Вы квартиру продали. У вас больше есть.
Откуда она знает? Наверное, Алечка проговорилась. Алечка, как старушка, везде сует свой нос. А что знают двое, знает свинья. То есть Людка.
— Не дам! — отрезала Марина. — Мне пятьдесят лет. И оставаться с голым задом я не хочу.
— Мам… Ну вы ж приехали… Вы ж живете. Я ведь вас не гоню. Почему не вложиться? Внести свою долю в семью.
Марина вырастила сына, Людкиного мужа. Это и есть ее доля.
— Слово «нет» знаешь? — спросила Марина.
— Ну ладно… На нет и суда нет, — философски заметила Людка и удалилась в туалет.
Оттуда она не вышла, а выпала. Головой вперед.
Марина стояла над ней, не понимая, что же делать. Людка была громоздкая, как лошадь. Марина затащила ее на половик и на половике, как на санях, отвезла в спальню. Дети бежали рядом, им было весело. Думали, что это игра.
Потом они втроем громоздили Людку на кровать. Максим снимал с нее обувь. Алечка накрывала одеялом.
Дети по-своему любили Людку и не боялись ее.
Марина решила проверить туалет и нашла в сливном бачке бутылку водки. Ей стало все ясно: вот откуда Людка черпает хорошее настроение.
Вечером, дождавшись Сашу, Марина спросила:
— Ты знаешь, что Людка пьет?
— А как ты думаешь? — отозвался Саша. — Ты знаешь, а я нет?
Он устал и был голоден. Марина с любовью смотрела, как он ест. Нет большего наслаждения, чем кормить голодного ребенка. Марина старалась не отвлекать его вопросами, но не выдержала:
— А что, не было нормальных порядочных девушек? Обязательно пьянь и рвань?
— Поздно было, — спокойно ответил Саша. — Максим родился.
— А почему ты мне не писал?
— О чем? — не понял Саша. — Я написал, когда Максим родился.
— О том, что твоя жена алкоголичка.
— Я не хотел, чтобы ты знала. Теперь знаешь.
— А что же делать? — спросила Марина.
— Понятия не имею. Я не могу бросить ребенка на пьющую мать. И Людку я тоже бросить не могу.
— Почему?
— Мне ее жалко. Что с ней будет, посуди сама…
— Надо жалеть себя. Во что превратится твоя жизнь…
— Значит, такая судьба…
У Саши было спокойное, бесстрастное лицо. Как у Володьки. Но эту черту — жалеть другого вместо себя — он перенял у матери. Однако Марина совмещала в себе бизоний напор и сострадание. А у Саши — никакого напора и честолюбия. Одно только сострадание и покорность судьбе.
Марина стала вить гнездо. Она всегда гнездилась, даже если оказывалась в купе поезда — раскладывала чашечки, салфеточки, наводила уют. Прирожденная женщина. Недаром Рустам околачивался возле нее столько лет…
Первым делом Марина выбросила старый холодильник «Минск». Ему было лет сорок. Резина уже не держала дверцу, пропускала теплый воздух. Еда портилась. Марина отдала «Минск» Диме Прозорову, а в дом купила холодильник немецкой фирмы «Бош». Марина влезла в святая святых, в свои доллары, вытащила громадную сумму, шестьсот долларов, и завезла в дом холодильник — белый, сверкающий, с тремя морозильными камерами, саморазмораживающийся. Лучше не бывает.
Людка увидела и аж села. Не устояла на ногах.
— У-я… — протянула она. — Сколько же стоит этот лебедь-птица?
— Не важно, — сдержанно и великодушно ответила Марина. Это было ее вложение. Ее доля.
Людка отправилась в туалет. Марина решила, что сейчас — подходящее время для генерального разговора.
— Я пропишусь, — объявила Марина, когда Людка вернулась и села закурить. Закрепить состояние. — Я пропишусь, — повторила Марина. Это была ее манера: не спрашивать разрешения, а ставить перед фактом.
— Где? — насторожилась Людка и даже протрезвела. Взгляд ее стал осмысленным.
— Где, где… — передразнила Марина. — У своего сына, где же еще…
— Значит, так, — трезво отрубила Людка. — Ваш сын к этой квартире не имеет никакого отношения. Эту квартиру купил мне мой папа. Они с матерью копили себе на старость, а отдали мне на кооператив. Потому что я вышла замуж за иногороднего. Это раз.
— Но ведь Саша здесь прописан… — вставила Марина.
— Второе, — продолжала Людка, — если вы пропишетесь, то будете иметь право на площадь, и при размене мне достанется одна третья часть. Разменяетесь и засунете меня в коммуналку.
Стало ясно: Людка не доверяла Марине и ждала от нее любого подвоха.
— Если бы вы хотели, чтобы мы с Сашей нормально жили, вы бы вложили свои деньги. А вы не хотите…
Марина отметила, что Людка не такая уж дура, как может показаться.
— Люда… — мягко вклинилась Марина.
Она хотела сказать, что человек без прописки — вне общества. Бомж. Она не сможет устроиться на работу и даже встать на учет в районную поликлинику… Но Людка ничего не хотела слушать.
— Нет! — крикнула Людка. — Слово «нет» знаете?
Вся конструкция жизни, выстроенная Мариной, рушилась на глазах, как взорванный дом.
Она могла бы сказать: «На нет и суда нет» — но суд есть. И этот суд — Саша.
Саша торговал на базаре, но не выдерживал конкуренции. Азеры — так называли азербайджанцев — имеют особый талант в овощном деле, в выращивании и в продаже. Они ловко зазывали покупателей, умели всучить товар, как фокусники. Молодым блондинкам делали скидку. Пожилых теток вытягивали на дополнительные деньги, манипулируя с весами. Килограмм произносили «чилограмм». И сколько бы их ни поправляли, не хотели переучиваться, и несчастный килограмм оставался с буквой «ч».
А Саша стоял себе и стоял. Покупатели обходили его стороной, от Саши не исходила энергия заинтересованности.
Покупатели спрашивали: «Виноград импортный?» Конкуренты рядом таращили глаза и били себя в грудь: виноград краснодарский… Хотя откуда в апреле виноград?
А Саша соглашался: да, импортный. А значит, выращенный на гидропонике, и витамины там не ночевали. Так… декорация. Вода и есть вода. И пахнет водой.
Дорогой товар портился. Хозяин штрафовал. Саша постоянно оказывался в минусе. Он не любил зависеть, а приходилось зависеть дважды — от покупателя и от хозяина.
Саша возвращался домой усталый, опустошенный.
Марина кормила его, вникала душой, ласкала глазами. Спрашивала:
— А раньше ты приходить не можешь?
— Если бы у меня была своя палатка, я поставил бы туда Ахмеда, а сам сидел дома, с тобой и с ребенком.
— Ахмед — это кто? — не поняла Марина.
— Наемный работник. Таджик.
