И если кто-то нес свой тяжелый крест, то другие обязаны были его поддержать. Или хотя бы стоять рядом.
Моя подруга Надька звонила мне время от времени. Когда я заводила разговор о Деничке — она обрывала меня. Отмахивалась:
— Не надо, не надо, не надо…
— Почему?
— Потому что я ничем не могу помочь, а погружаться в чужой стресс я не в состоянии. Я потом оттуда не вынырну…
Ну что ж… Есть и такая позиция. Зачем разговаривать, разводить ля-ля-тополя, если ничего нельзя сделать.
Я не осуждала Надьку. Однако если один не захочет сопереживать, другой, третий, то Деничка останется один, как в лесу. А если один бросит камешек сострадания, другой, третий, то Деничка, как мальчик с пальчик, по камешкам сможет найти дорогу обратно. Из отчаяния в жизнь.
Деничка снова пришел ко мне на работу. Посидел полчаса и ушел.
— А что он ходит? — спросила Соня.
— Отмокает, — сказала я.
— Планирует, — уточнила Соня.
— Что ты хочешь сказать?
— То самое. Не будет же он один, как анахорет.
Я перестала жевать овсяное печенье и некоторое время сидела с полным ртом. Потом проглотила.
— А кто такой анахорет? — спросила я.
— Не знаю, — ответила Соня. — Если он тебе не понадобится, отдай его мне.
— Зачем?
— Надоело биться за мужика. Хочется свободного без жены, без детей. У него ведь нет детей?
— Нет, — вспомнила я. — Но у него есть жена.
Соня промолчала. Есть вещи, о которых можно думать, но нельзя произносить. О Деничке нельзя было сказать: вдовец. Но он был «перспективный вдовец», а значит — жених.
— Он же тебе не нравился, — напомнила я.
— Мне уже сорок лет, — созналась Соня. — Копалась в женихах, как в мусоре. И осталась на бобах. А этот все-таки лауреат. Духовный человек…
Соня приготовила растворимый кофе. Разлила по чашкам.
Посетителей не было. Начальство задерживалось. Редкая минута тишины и независимости.
— Я уже не хочу бешеных страстей, ревности, перетягивания каната — кто главней… Я хочу обыкновенную жизнь: с утра на работу, вечером домой. Ужин со свечами. Походы в театр… А можно и без свечей и без театра — просто у телевизора, сидеть и комментировать власти предержащие. Совпадать во мнениях или спорить…
Соня смотрела перед собой в одну точку, и казалось, что она грезит наяву.
Я вдруг вспомнила, как Деничка смотрел на меня в театре, будто ловил лицом солнце… А вдруг действительно — планирует, хотя Деничка не плановый, не практичный и не прагматичный. И все же: почему не я? Почему не он?
Ночью мне приснилось, будто мы Деничкой идем в обнимку по старинной узкой улочке, а на его груди висит табличка: «Лауреат».
Значит, меня все-таки смущала его внешность.
— А что ты ешь? — спросила я в очередной раз. — Как ты питаешься?
— Нормально, — сказал он.
— А кто тебе готовит?
— Иногда на работе. А иногда Карина, медсестра. Она ведь Наде готовит…
— А что она готовит? — поинтересовалась я.
— Ну, так… — Деничке была неинтересна эта тема. Он любил есть вкусно, но мог наесться чем угодно. Даже просто хлебом и луком.
— А хочешь, сходим в казино? — пригласила я.
Деничка подумал, потом сказал:
— Зачем мне казино? Я лучше на компьютере поработаю.
— Не хочешь или не можешь? — уточнила я.
— И то и другое. Можно я тебе почитаю, я тут кое-что набросал.
Деничка начал читать шутливое приветствие к чьему-то юбилею. Текст был набит шутками, типа: менестрель — значит киллер, экстаз — значит бывший таз.
Я слушала и отмечала: Деничка трезвый и адекватный и даже в состоянии написать спич к чьему-то юбилею.
Зима тащилась долго, и казалось — ей не будет конца. И даже в апреле лежал снег.
Деничка позвонил в непривычное время, в два часа дня, и проговорил непривычно официальным тоном:
— Моя жена Надя умерла. Прощание состоится завтра в морге девятой больницы.
Он назвал улицу и дом. И положил трубку.
Я чувствовала: его как будто разрезало пополам. Одной половины нет. А другая действует, говорит, мыслит и плачет.
Я стояла возле телефона, склонив голову. Как бы ни болела Надя, но она БЫЛА. А сейчас ее нет, и где она — знает один Бог.
К моргу я опоздала, совсем немного, на двадцать минут. Заезжала на базар за цветами. Я была уверена, что двадцать минут — не срок на фоне вечности. Но оказывается, панихида уже началась.
Морг был крошечный, отдельно стоящее одноэтажное строение. Провожающие не уместились в нем, и небольшой хвост вылезал из дверей.
Я подошла и скромно остановилась, не пытаясь протиснуться. Передо мной возвышалась молодая брюнетка с распущенными волосами, без шапки, но в дубленке. Девушка была высокая, грудастая, груди — как футбольные мячи. Дубленка — в талию, подчеркивала все это роскошество. Высокий рост спасал положение.
Она обернулась и посмотрела на меня спокойным карим взором, и я почему-то подумала, что это медсестра из реанимации, которая работала у Денички. Карина. Общий облик был приятным. Иначе, наверное, и не может быть у медсестер из реанимации.
Постепенно толпа ужалась, как в переполненном автобусе, и я оказалась в зале прощания, если, конечно, это можно назвать залом.
Гроб стоял в середине, засыпанный цветами. Усопшая была не видна мне, и я дала себе слово: не заглядывать в гроб. Я знала, что мертвое лицо отпечатается в моей памяти навсегда и я ничего не смогу с этим сделать. Так и буду ходить, есть, спать с этим отпечатком. Я не то чтобы боюсь мертвецов. Больше. Я от них цепенею. Нервная система живого не приемлет, отторгает, отмахивается.
Быть спокойным и участливым с мертвыми может только верующий человек. Или близкий. Я — ни первое, ни второе.
Деничка увидел меня и быстро, энергично протиснулся. Стал рядом. Пожал мою опущенную руку.
Выглядел он собранным. Это не значило, что Деничка был целым. Конечно же, разрезанный пополам. Но действующая половина была мужественной и благородной.
Один за другим выходили люди и говорили прощальное слово.
Я никого не знала, только догадывалась: родственники, друзья, коллеги. Говорили то, что говорят в подобных случаях: смерть забрала лучшего из нас… Как будто это имеет значение. Как будто худшие имеют меньше права на жизнь. Надя не дожила по крайней мере лет тридцать, преждевременно ушла из такой прекрасной жизни, в которой ее все любили.
Деничка не мог сосредоточиться на горе. Ему надо было все обеспечить и проследить: и денежные расчеты, и автобус, и прочие житейские мелочи, которые тянет за собой смерть.
