— Сколько вам лет? — спросил Трофимов.
— Сорок пять, — ответил Виталий. — А что?
Трофимов удивился. Виталий выглядел как потрепанный практикант профессионально-технического училища. Генералу Гремину, за которого вышла замуж Татьяна Ларина, было сорок пять лет, и он воспринимался Пушкиным как старик «с седою головой». То ли в двадцатом веке, в связи с техническим прогрессом изменились условия жизни — и человек не успевает изнашиваться к пятидесяти годам. То ли поколение, родившееся перед войной и в самом начале войны, отмечено инфантильностью. То ли моложавость — индивидуальное свойство Виталия, записанное в его генетическом коде. Честность и моложавость.
Виталий, если его отмыть и одеть, обладал внешностью, которую мог иметь и член-корреспондент, и путешественник, и бандит с большой дороги.
Трофимов однажды видел телевизионную передачу, в которой перед участниками передачи ставили большой фотопортрет, говорили, что это ученый с мировым именем, и, исходя из внешних данных, просили дать характеристику этого человека. Участники отмечали ум, скромность, сосредоточенность, высокий интеллект. Тогда ведущий сознавался, что это не ученый, а уголовник, тяжелый рецидивист. И просил посмотреть повнимательнее. Участники дискуссии смотрели и дружно находили в лице наличие умственной недостаточности, тупости и жестокости. Далее ведущий извинялся и говорил, что это все-таки ученый, физик-теоретик, основатель какой-то теории, и просил всмотреться еще раз. И опять из лица проступали: ум, сила, интеллект. Самое интересное, что и Трофимов воспринимал портрет в зависимости от того, какими глазами он на него смотрел. Стало быть, все зависит от психологической установки.
На Виталия Трофимов смотрел доброжелательно. Захотелось даже рассказать ему о фестивале и о Сильване. Большое событие переполняло Трофимова через край, и было необходимо выплеснуться хотя бы немного. Выплеснуть на жену — невозможно, с женами не принято говорить о других женщинах. С сыном тоже невозможно. Сын находился в таком возрасте, когда все отношения между людьми не имеют оттенков, они конкретны и называются конкретными словами. А какие слова можно было найти для отношений Трофимова и Сильваны… Сын бы его просто не понял. Приходилось рассчитывать на совершенно постороннего человека.
— А в июле будет фестиваль, — как бы между прочим проговорил Трофимов.
Виталий отвлекся от работы, посмотрел за окно. Там шел снег. До июля было далеко. Виталий снова обернулся к раковине, молча продолжал свою работу.
— Пресс-бар будет работать всю ночь. — Трофимов подумал, что, может быть, удастся посидеть с Сильваной за одним столом.
— Где? — неожиданно спросил Виталий.
— Что «где»? — не понял Трофимов.
— Пресс-бар этот где будет размещаться?
— В гостинице «Москва». А что?
— Ничего, — ответил Виталий.
— Вы смотрели фильм «Все о ней»? Он шел в пятидесятых годах. Вы должны помнить.
— Ну… — проговорил Виталий.
— Смотрели или нет? — переспросил Трофимов. Это была очень важная подробность.
— Не помню.
— Значит, не смотрели. А то бы запомнили. Там была актриса… Она приедет на кинофестиваль.
— Так небось старуха уже, — предположил Виталий.
— Почему? — оторопел Трофимов.
— Фильм шел в пятидесятые, а сейчас восьмидесятые. Вот и считайте. Ей сейчас пятьдесят, а то и все шестьдесят.
Трофимов впервые за все время осознал, что время — объективный фактор, оно шло не только для него, но и для Сильваны. Но не стареют две категории людей: мертвые и люди из мечты. И все же Трофимов обалдело смотрел на Виталия с ничего не выражающим лицом. А Виталий в это время спокойно окончил работу и проверил результаты своего труда. Кран заворачивался плотно и без усилий, прокладка надежно перекрывала струю.
— Готово! — сказал Виталий и стал складывать инструменты в свой чемоданчик.
Трофимов спохватился и полез за бумажником. Раньше такая работа вознаграждалась рублем, но последнее время рубль ничего не стоит. За рубль ничего не купишь. Трофимов размышлял: сколько заплатить — трешку или пятерку. Пятерки много: можно развратить рабочего человека, и он не захочет потом работать без чаевых, потеряет человеческое достоинство. Понятие «рабочая гордость» стало чисто умозрительным. И во многом виновата интеллигенция. Прослойка должна идти в авангарде общества, а не заигрывать с классом и не совать ему трешки.
Размышляя таким образом, Трофимов достал три рубля и протянул Виталию.
— Не надо, — отказался водопроводчик.
— Почему? — искренне удивился Трофимов.
— А зачем? Я зарплату получаю.
— У вас что, ЖЭК борется за звание? — догадался Трофимов.
— За какое звание? — не понял Виталий.
— Бригады коммунистического труда.
— Я лично ни за какое звание не борюсь. Работаю, да и все.
— А у вас таких, как вы, много? — поинтересовался Трофимов.
— Таких, как я, один. Каждый человек уникален. И что за манера обобщать…
Трофимов застеснялся трешки и сказал:
— Ну что ж, большое спасибо… Если что надо, я к вашим услугам.
— Мне хотелось бы хоть раз попасть в пресс-бар, — сознался Виталий.
За окном шел снег. До июля было далеко, а в данный момент очень хотелось угодить Виталию.
— Ну конечно! — с восторгом согласился Трофимов. — С удовольствием…
Виталий ушел. Трофимов подумал о том, что стирается грань между классами. Сегодня уже не отличишь крестьянина от рабочего, рабочего от интеллигента. Все читают книги, и смотрят телевизор, и носят джинсы, которые свободно продаются в магазинах. Хорошо это или плохо? Трофимов не мог ответить однозначно и дал себе задание: подумать. Могла возникнуть интересная тема, которая требовала отдельного исследования.
* * *
В пресс-баре разрешалось курить. Помещение было маленьким, поэтому дым висел слоями, как перистые облака. Женщины плавали в дыму с голыми спинами, в украшениях. Было не разобрать: где иностранки, где наши. Все выглядели как иностранки. Официанты, правда, научились их различать наметанным глазом.
Трофимов сквозь дымовую завесу увидел себя в зеркале. Он не только не отличался от иностранцев, но был еще иностраннее: сухой, элегантный, в белом костюме из рогожки, с малиновым платочком в кармашке и таким же малиновым галстуком, пахнущий дорогим табаком и дорогим парфюмом.
Сильвану он увидел сразу. Она сидела за столиком возле стены и была на голову выше своего окружения. Она была такая же большая, роскошная и сверкающая, как тридцать лет назад. Возле нее — Трофимов это тоже заметил сразу — сидел вездесущий человек по прозвищу Бантик. Прозвище шло от профессии: женский портной. Бантик — прохиндей и красавец — всегда находился в центре событий. Трофимов мог всю жизнь мечтать сесть возле Сильваны. А Бантик — сидел и наливал ей шампанское в тяжелый фужер. По другую сторону от Сильваны сидел иностранец, представитель какой-то торговой фирмы, работающий в Москве. Возможно, он выполнял роль переводчика. Из двенадцати месяцев в году фирмач девять проводил в Москве, а три — в самолете, перелетая из одной страны в другую. Был он маленького роста, с красивым личиком, баснословно богат, по нашим понятиям. А по западным понятиям — просто богат. Он пользовался большим успехом у женщин. Может быть, последнее обстоятельство и держало фирмача так подолгу в Москве. Русские женщины высоко котируются на Западе. Они искренни, романтичны, и их легче сделать счастливыми.
