— Перегорела.
— А почему новую не вкрутите? Знаешь?
Алексей молчит.
— Потому что твоей Ленке смотреть на тебя неудобно. Ты уже давно ей не муж, а сыночек старшенький. Студентик. Со стипендией в пятьдесят рублей.
— Почему пятьдесят? Я сто восемьдесят зарабатываю.
— Из них треть ты тратишь на бензин, а другую треть на обеды и сигареты.
— Может быть… Не считал.
— А чего тебе считать? Ленка посчитает. И чего не хватит — у отца возьмет. Хорошо еще, есть у кого взять. А если нет? Где возьмешь?
— Манна с неба упадет.
— Ты всегда на манну с неба рассчитывал. И как ни странно, она всегда тебе падала.
— Я везучий… Везунчик.
— Ты думаешь, почему ты в семье все время орешь? Потому что у тебя авторитета не хватает. Ты его криком поднимаешь. А мужчина вообще не должен орать. Он должен только посмотреть.
Пауза.
Алексей подходит к роялю. Играет одним пальцем.
— Вова, я хочу тебя попросить: женись на Ленке.
— На какой Ленке?
— На моей жене.
— Но она мне не нравится.
— Мало ли что не нравится? Надо. Я хочу, чтобы у моей дочери вместо отца был не чужой дядя, а родной.
— А ты?
— Я уезжаю. Насовсем…
— Куда?
Алексей молчит.
— Куда ты уезжаешь?
— В Северный приют.
— Зачем?
— Там хорошо. Как в раю.
— Хорошо приехать и уехать. А жить там…
— Ну почему? Халид живет.
— Халид на кладбище альпинистов… Я ему чеканку на памятник сделал.
— Как?.. — поразился Алексей.
— Под лавину попал.
— У гор свои законы, — проговорил Алексей, как бы заступаясь за горы. — Их нельзя нарушать.
— Это не он нарушил. Туристы. А погиб он.
— Значит, Северного приюта нет?
— Твоего Северного приюта нет. Но для тех, кому двадцать, он, наверное, есть.
Володя выходит из комнаты. Возвращается с прекрасной чеканкой.
— Твоя? — не верит Алексей.
— А чья же?
— Потрясающе!
— Да. Мне тоже нравится. Жалко продавать.
— Оставь ее на мой памятник.
— Дурак… — не принял шутки Володя.
— Ты молодец! Здоровый, талантливый, удачливый. Живи вместо меня.
— Тарасу Шевченко кто-то сказал, не помню кто: «Який ты молодэць, Тарасю, яки ты вирши пышешь, як граешь, а малюешь як…» А он ответил: «Кохання не маю». Так и я. Кохання не маю. Любви нет у меня.
— У тебя? — не поверил Алексей.
— То, что ты думаешь, это не то. Я сам любить хочу. Дать счастье.
— Дай счастье моей жене. Я не смог это сделать. Выручи, как брат брата.
— Да не нравится она мне, — возмутился Володя. — Зануда она.
— Это я сделал ее такой. А она замечательная.
На экране идет заграничная жизнь.
Нинка в наушниках стоит посреди зала перед микрофоном, озвучивает западную звезду.
Здесь же в темноте режиссер дубляжа, звукооператор. Затаили дыхание. Идет запись.
— Я люблю тебя, — говорит герой героине.
— Но в данном случае это не имеет никакого значения, — отвечает звезда Нинкиным голосом.
Открывается дверь, входит Алексей.
Все встрепенулись, машут руками на постороннего. Но он подходит к Нинке, берет ее за руку и ведет из зала.
— Извините, пожалуйста, — говорит он режиссеру. — Мы ненадолго.
Выходят в маленький холл. Вокруг люди. Поэтому разговаривать, вернее, ругаться, приходится шепотом.
— Я прошу тебя, выслушай меня, — попросил Алексей.
— Не буду тебя слушать. О чем тут можно еще говорить? Удрал с ведром. И ведро, кстати, украл. Где мое ведро?
— При чем тут эти мелочи?
— Не мелочи. Мне мусор некуда класть. Я его в коробочку из-под торта собираю. Верни мне ведро.
— Нина, ну что за базар?
— Это не базар. Это принципиально. Я больше ничего общего иметь с тобой не хочу. Я думала, что есть все и есть ты. Я думала: у тебя нет денег, но есть душа — чистая, как воздух на Северном приюте. А оказывается, и ты как все. Потребитель. Пришел, отщипнул от пирога любви и удрал через клозет.
— Нина, замолчи!
— Ты думаешь, если я бесхозная, если у меня нет мужа, значит, на мне можно качучу танцевать? А вот фига!
— Замолчи!
— Я сама есть у себя! Я у себя есть! А ты… Тебя у тебя нет! Совместитель. Хочешь везде успеть и везде опаздываешь! Крутишься, как собака за собственным хвостом.
Алексей резко встряхивает ее за плечи. Нинка заткнулась. Оторопела. Она никогда прежде не видела Алешу в таком проявлении.
Стоят. Смотрят друг на друга.
— Сядь, — тихо приказал Алексей.
Нинка села, смирно сложив руки на коленях.
— Нина, я скажу тебе сейчас то, что не говорил никому. Даже самому себе. Выслушай меня…
— Хорошо. Я выслушаю. Но прежде ответь, почему ты убежал? Я что-нибудь не так сделала? Я тебе надоела? Я тебя раздражаю? Что?
— Нина… Я умираю…
— В каком смысле?
— В прямом. Я болен. И скоро умру.
— Поэтому ты убежал?
— Да.
— А у меня ты не можешь умереть? Я за тобой буду ухаживать. Провожу в последний путь.
— Вот это не надо, — испугался Алексей.
— Что не надо?
— На похороны не ходи.
— Почему?
— Перед женой неудобно. На родственников мне плевать. А перед женой неудобно. Она мне верила. Я не хочу ее разочаровывать. Пусть у нее останется светлая память. Ты уж одна, в одиночку поплачь.
— Ага… Значит, и любовь скрывать, и горе скрывать… А вот фига тебе! Приду на похороны и розы принесу — вот такой букет! И при всех буду рыдать, еще в обморок упаду! И ничего ты со мной не сделаешь!
Алексей растерянно моргает.
Из павильона выходит режиссер дубляжа, подходит к Нинке, берет ее за руку и без слов ведет в павильон.
Нинка вырывает руку.
— Не пойду, — говорит она режиссеру.
— Ну не ходи, — соглашается тот. — Мы вызовем другую.
Режиссер уходит.
