Алексей поднимается. Сует ноги в тапки. Берет ведро. Выходит в одном костюме.
Двор. Баки для мусора.
Алексей выходит слева. Опрокидывает над баком ведро. И идет направо. К соседнему корпусу.
Дом Коржиковых.
Длинный звонок в дверь.
Лена в ночной рубашке выходит к двери. Снимает цепочку. Поднимает на замке собачку.
На пороге Алексей — в тапках и с пустым мусорным ведром. И отрешенными глазами.
— Алеша… — пугается Лена.
Появляется Наташа, заспанная, в пижаме.
— Папа… Тебя что, обокрали?
Алексей смотрит, будто проснулся. Тот факт, что он по инерции вернулся в родной дом, для него такая же неожиданность, как и для его семьи.
— Отстаньте все от меня! — потребовал он. — Оставьте меня в покое.
И прошагал в свою комнату, сохраняя ведро и независимость.
Жена и дочь переглянулись в растерянности. За дверью раздался звон пустого ведра, как будто его метнули в угол.
В дверях возник Алексей, взбешенный и всклокоченный.
— Где моя папка? Где мои Белые города? Никогда ничего не лежит на месте. Это не дом, а караван-сарай…
— Папа, караван-сарай — это гостиница со скотом.
Алексей лезет на антресоли.
На пол падает пыльный Дед Мороз.
Кабинет Шефа.
Секретарша пытается задержать Коржикова в дверях.
— Он занят…
— Я тоже. — Алексей отодвинул секретаршу, прошел в кабинет.
Шеф занимался йогой. Стоял на голове.
— Я пришел сказать вам, что вы — законченное говно, — объявил Алексей.
— А бывает незаконченное? — спросил Шеф, стоя вверх ногами.
— Бывает незаконченное.
— А какая разница?
— Незаконченное — это когда человек знает, что он говно, и стесняется этого. А законченное — это когда он знает и не стесняется.
Шеф встал на ноги.
— Вы, наверное, принесли заявление об уходе? — поинтересовался Шеф.
— А как вы догадались?
— Раньше вы не были таким откровенным.
Алексей кладет заявление на стол.
— А куда вы уходите, если не секрет? — спросил Шеф.
— Поменяю себе Шефа.
— Вам дали другую зарплату?
— Нет. Я вообще ухожу. Отовсюду.
— Эмигрируете?
— В каком-то смысле.
— Ну что ж, вы человек молодой в отличие от меня. А тут так и просидишь…
Шеф вздыхает и подписывает заявление. Протягивает.
Алексей стоит.
— Все? — спросил Шеф.
— Вообще-то я пришел прощаться, — сознался Алексей.
— А зачем прощаться с законченным говном? — удивился Шеф.
Самолет летел над облаками. Облака были похожи на вскипевшее море с голубыми проплешинами.
Алеша сидел возле иллюминатора и смотрел вниз.
Потом поднялся, пошел по проходу.
В самолете шла своя самолетная жизнь: молодая пара сидела голова к голове.
Иностранцы оживленно беседовали по-иностранному.
Солдаты играли в карты.
Восточный человек дремал.
Алексей видел преимущественно макушки: молодые, старые, густоволосые и лысые, крашеные и естественные.
Алексей остановился возле туалета. Закурил.
Появилась стюардесса. Испугалась:
— Курить строго запрещено. Вы что, не видите? — Она показала надпись.
— Почему? — спросил Алексей.
— Как почему? Это же самолет. Искра может попасть. Мы можем на воздух взлететь.
— А мы сейчас где, по-вашему?
— Выше. — Стюардесса подняла палец, показывая, куда именно они могут взлететь.
— Днем раньше, днем позже, — философски заметил Алексей.
— Лучше днем позже. — Она отняла у него сигарету.
«Самолет пошел на снижение, — объявил голос. — Просьба пристегнуть ремни».
Братья сидели за накрытым столом. Алексей почти не ел. Владимир ест и пьет с удовольствием, как и все, что он делает в этой жизни. Володя младше Алексея на десять лет — это уже другое поколение. Он — шире в плечах, выше ростом, красивее лицом. Хозяин жизни. Так же, как и брат, черен, усат и тоже похож на обаятельного таракана. Но это — совершенно разные тараканы. Владимир — таракан, который шустро выбежал из-под печки с радостно торчащими усами и как будто воскликнул: «Вот он, я!» А Алексей — таракан, которого стукнули туфлей и он, пришибленный, полез обратно под печку.
— Ну, как Витя-борода? — спросил Алексей.
— Он теперь Витя-маникюр.
— Почему?
— Инженерию свою бросил. В бармены пошел. Их там маникюр делать заставляют.
— Доволен?
— Чуть не посадили. Я его выручил через отца. За четыре куска.
— Отец знает?
— Про что?
— Про то, что ты за его спиной взятки берешь?
— Да ты что? Ему это и в голову не приходит. Я в прошлом месяце еще четыре куска наварил. Одному квартиру сделал.
— Как отец?
— Все такой же. Спрашиваю: как дела? А он про посевную, про отчеты, как сводка в последних известиях. Вкалывает, как зверь. По шестнадцать часов в сутки. Как при Сталине, так и при Брежневе. Для него ничего не меняется. По-моему, он и не заметил, что тридцать лет прошло.
— Как муравей, — задумчиво сказал Алексей.
— Он не муравей. Он — хозяин края. Муравей — это ты.
— Я мамонт, — задумчиво сказал Алексей. — А ты — клоп. У нас реликтовая семья.
— Почему я клоп? — не понял Володя.
— Присосался к чужим деньгам.
— Я не беру у людей последние деньги. Я беру у них лишние деньги, которые они сами хотят мне дать.
— А вот мне никто не предлагает лишние деньги. Странно.
— У меня есть к тебе одно выгодное дело, — оживился Володя.
— Ага… Дело лет на восемь.
— Да нет. Твоя Ленка в университете преподает. Надо девочку одну принять. Золотая медаль. Ей только два экзамена сдать. Фамилию не помню. На «швили» окончание. Пять кусков дают. Ни за что, в общем. Делать почти ничего не надо.
— Не будет Ленка этим заниматься. И я не буду, — отказался Алексей.
Пауза. Братья глядят друг на друга.
— Знаешь, почему у тебя в спальне лампочки нет? — спросил Володя.
