Вера взвыла, как сирена. Марго выбежала из своей комнаты с испуганным лицом.
– Что? – вскрикнула она. – Что такое?
– Он от меня уходит… – Вера взвыла с новой силой.
– Когда?
– Через пять лет, – прорыдала Вера.
Марго помолчала, потом сказала:
– За пять лет то ли осел сдохнет, то ли шах помрет.
Вера ушла в ванную стирать носки и трусы. Ее ждал полный таз белья.
Вера стирала и плакала. Сколько лет она батрачила на эту семью. Если составить в ряд перемытые ею тарелки, они выстроятся до луны. И хоть кто-нибудь когда-нибудь сказал ей «спасибо»? Как будто так и надо.
Вера заплакала громче. Она вытирала слезы о кулак, оставляя на щеках мыльную пену.
В дверях появилась Марго.
– Что ты воешь? – строго спросила Марго. – Эта Лена сохраняет тебе мужа. Ей надо молоко за вредность давать. А через пять лет бабка надвое сказала. Любовь – скоропортящийся продукт. Любовь не откладывают на пять лет.
Вера стирала и полоскала. И вдруг неожиданно запела. Пела она хорошо. Песня негромко выплывала из ванной комнаты, растекаясь по всей квартире.
Александр снял со стены гитару и начал тихо аккомпанировать. Потом тоже запел вторым голосом. Самодеятельный дуэт бывает лучше профессионального.
Иванушка в своей комнате учил наизусть стихотворение, повторяя по сто раз одно и то же: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам… Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»
Видимо, он не понимал смысла слов и старался запомнить механически.
Александр и Лена работали на киностудии.
Лена отказалась ходить к Александру в дом. Марго и Вера не настаивали. Странно было бы принимать в доме соперницу, кормить ее, ублажать, греть змею на груди.
На студии было холодно, голодно и неуютно. Лена и Александр – как Адам и Ева, изгнанные из рая. Но все-таки работа есть работа.
Сценарий в конце концов был закончен, а фильм снят.
Фильм отобрали на Венецианский фестиваль.
Лена и Александр должны были отправиться в Венецию.
Вера нервничала. Она придумала Лене пренебрежительную кличку «шалашовка». Лена не обижалась. С милым и в шалаше рай.
Вера стыла от мысли, что Александр с шалашовкой будут разгуливать по Венеции, взявшись за руки, заходить в дорогие магазины. Александр будет тратить на любовницу семейные деньги, покупать дорогие подарки. А по ночам они будут сплетать тела на кроватях трехметровой ширины, катайся во все стороны. Ну нет!
Веру пот прошибал от ненависти.
Александр последнее время не только игнорировал Веру как женщину, но даже перенес спальное место к себе в кабинет. Спал на узкой, как вагонная полка, кушетке. Готов был мучиться ради полной автономии.
Вера грустила. Марго утешала.
– Посмотри вокруг себя, – предлагала Марго. – Кто из мужей спит со своими женами после двадцати лет совместной жизни?
– У меня двенадцать, – уточняла Вера.
– Это одно и то же.
Получалось, что этой шалашовке – все: карьера, деньги, путешествия и Александр, и собственная семья в придачу. А Вере – только трусы и тарелки. Ну нет…
Вера подловила момент, когда никого не было дома, достала телефонную книжку и позвонила министру Егорычеву.
Разговор был недлинный, но они поняли друг друга. Вера донесла основную мысль: уважаемые пастухи (начальство) должны охранять стадо от паршивой овцы.
Стадо – это кинематографическая общественность, а паршивая овца – естественно, Лена.
Лену не пустили на фестиваль.
Александр не понимал: в чем дело? Он тыркался в кабинеты, но чиновники отводили глаза.
Шила в мешке не утаишь. Александр все узнал.
Он вернулся домой и спросил у Веры:
– Тебе не стыдно?
– Нет, – честно ответила Вера. – Я боролась.
Александр уехал в Венецию без Лены. Вернулся с подарками. Не забыл никого.
Вере достались хорошие сапоги на меху.
Вера сдержанно сказала: «Спасибо». Сапоги она могла купить себе сама. Но сапоги от Александра после звонка министру – это хороший знак. Значит, он не сердится. Простил легкую подлость. А ведь только близким людям прощают все.
Время шло. Проскочили два года из обещанных пяти. Осталось три.
Жизнь шла своим чередом. Иногда Вере казалось, что Александр никуда не денется. Он окружен родными и близкими. Любит родителей, обожает сына, а Вера никому не мешает. К тому же Александр постоянно плохо себя чувствует: то у него камни в желчном пузыре, то депрессия. Куда он побежит в депрессии и с камнями…
Но иногда Вере казалось: муж на ниточке, а ниточка вот-вот оборвется…
Вера тосковала, плакала. Ванечка утешал, как мог. Обнимал за шею и говорил:
– Мамочка, не плачь. Я вырасту и женюсь на тебе…
Как беспомощны и как завистливы разлюбленные жены.
У Лены вышла книга. Ее приняли в Союз писателей. Она была самая молодая в секции прозы. Средний возраст прозаиков – шестьдесят. А Лене – тридцать два. Членство в Союзе приравнивалось к докторской диссертации, так что Лена по благам и привилегиям – профессор.
Любовь тоже набирала обороты.
Александр каждый вечер подъезжал к дому Лены. Она садилась в машину, и они разговаривали по три часа, и не надоедало ему говорить, а ей слушать.
Потом они расставались. Александр ехал к себе в центр. И за час дороги успевал соскучиться. Он приезжал, уходил к себе в комнату и тут же звонил Лене.
Лена брала телефон, скрывалась в своей комнате, и они «трындели» (выражение бабы Поли) до глубокой ночи.
Вера слышала через стену шорох его голоса, как дождь о крышу. О чем они разговаривают? С ней он никогда не говорил так долго и так заинтересованно.
Сергей смотрел по телевизору «Последние известия». Он сидел в кресле на самом дне одиночества.
Лены не было дома даже тогда, когда она была. Ее не было даже тогда, когда она ела. И когда спала с ним в одной постели. Они спали рядом и врозь, как в тюрьме.
Сергей стал забывать, как она выглядит.
Падал красивый крупный снег. Казалось, он стоит в воздухе.
– Я не знаю, что делать, – потерянно говорил Александр. – Я не могу уйти из дома и не могу жить без тебя…
Они стояли возле кинотеатра «Витязь». Шел фильм «Солярис». Единственную копию крутили на задворках Москвы.
– Хотя я знаю, что делать, – оживился Александр. – Я покончу с собой. Дождусь гололеда и врежусь во что-нибудь. Подумают, что несчастный случай.
