– Maintenant, – проговорил Адам.
– Что? – не поняла Инна.
– Maintenant по-французски – это сейчас.
Инна остановилась и внимательно посмотрела на Адама. Она тоже ничего не хотела ждать. Она хотела быть счастливой сегодня. Сейчас. Сию минуту.
Адам подошёл к старухе и купил у неё цветы. Астры были с блохами, а с повядших стеблей капала вода.
Инна оглядела цветы, вернула их бабке, востребовала деньги обратно и купила на них яблоки у соседней старухи. Когда они отошли, Адам сказал, смущаясь замечания:
– По-моему, это неприлично.
– А продавать такие цветы прилично? – Инна посмотрела на него наивными зелёными глазами.
«И в самом деле», – усомнился Адам.
По вечерам в санатории показывали кино. Фильмы были преимущественно о любви и преимущественно плохие. Похоже, их создатели не догадывались, зачем мир расколот на два пола – мужчин и женщин. И не помнили наверняка, как люди размножаются, – может быть, отводками и черенками, как деревья.
Однако все отдыхающие шли в просмотровый зал, садились и пережидали кино от начала до конца, как пережидают беседу с занудливым собеседником. С той разницей, что от собеседника уйти неудобно, а с фильма – можно.
Инна и Адам садились рядом и смотрели до конца, не потому что их интересовала вялая лента, а чтобы посидеть вместе. Инна все время ждала, что Адам проявит какие-то знаки заинтересованности: коснётся локтем локтя или мизинца мизинцем. Но Адам сидел как истукан, глядел перед собой с обалделым видом и не смел коснуться даже мизинцем. Инна догадывалась, что все так и будет продолжаться и придётся брать инициативу в свои руки. Такого в её небогатой практике не встречалось. Адам был исключением из правила. Как правило, Инна находилась в состоянии активной обороны, потому что не хотела быть случайной ни в чьей жизни. Пусть даже самой достойной.
В понедельник киномеханик был выходной. Отдыхающие уселись перед телевизором, а Инна и Адам отправились пешком в соседнюю деревню. В клуб.
В клубе кино отменили. В этот день проходил показательный процесс выездного суда. Инна выяснила: истопник пионерского лагеря «Ромашка» убил истопника санатория «Берёзка». Оба истопника из этой деревни, поэтому именно здесь, в клубе, решено было провести показательный суд, в целях педагогических и профилактических.
Деревня состояла из одной улицы, и вся улица собралась в клуб. Народу набралось довольно много, но свободные места просматривались. Инна и Адам забрались в уголочек, приобщились к зрелищу. Скорбному театру.
За длинным столом лицом к залу сидел судья – черноволосый, с низким лбом, плотный и идейно добротный. По бокам от него – народные заседатели, женщины со сложными, немодными причёсками и в кримпленовых костюмах.
На первом ряду, спиной к залу, среди двух милиционеров сидел подсудимый, истопник «Ромашки».
– А милиционеры зачем? – тихо спросила Инна.
– Мало ли… – неопределённо отозвался Адам.
– Что?
– Мало ли что ему в голову взбредёт.
Инна внимательно посмотрела на «Ромашку» и поняла: ему ничего в голову не взбредёт. «Ромашка» был мелок, худ, как подросток, невзрачен, с каким-то стёртым лицом, на котором читались явные признаки вырождения. Чувствовалось, что его род пришёл к окончательному биологическому упадку, и следовало бы запретить ему дальше размножаться, в интересах охраны природы. Однако выяснилось, что у обвиняемого двое детей, которые его любят. А он любит их.
Судья попросил рассказать «Ромашку», как депо было. Как это все произошло.
«Ромашка» начал рассказывать о том, что утром он подошёл к шестёрке за бутылкой и встретил там «Берёзку».
– Какая шестёрка? – не понял судья.
Ромашка объяснил, что шестёрка – это сельмаг N 6, который стоит на их улице и сокращённо называется «шестёрка».
Судья кивнул головой, показывая кивком, что он понял и удовлетворён ответом.
…«Берёзка» подошёл к «Ромашке» и положил ему на лицо ладонь с растопыренными пальцами. («Ромашка» показал, как это выглядело, положив свою ладонь на своё лицо.)
Он положил ладонь на лицо и толкнул «Ромашку» – так, что тот полетел в грязь.
По показаниям свидетелей, потерпевший «Берёзка» имел двухметровый почти рост и весил сто шестнадцать килограмм. Так, что «Ромашка» был величиной с одну «Березкину» ногу. И наверняка от незначительного толчка летел далеко и долго.
– Дальше, – потребовал судья.
– Дальше я купил бутылку и пошёл домой, – продолжал «Ромашка».
Он нервничал до озноба, однако, чувствуя внимание к себе зала, испытывал, как показалось Инне, что-то похожее на вдохновение. Он иногда криво и немножко высокомерно усмехался. И зал внимал.
– А потом днём я опять пришёл к шестёрке. Сел на лавку.
– Зачем? – спросил судья.
– Что «зачем»? Сел или пришёл?
– Зачем пришёл? – уточнил судья.
– За бутылкой.
– Так вы же уже взяли утром, – напомнил судья.
«Ромашка» посмотрел на судью, не понимая замечания.
– Ну да, взял… – согласился он.
– Куда же вы её дели?
– Так выпил… – удивился «Ромашка».
– С утра? – в свою очередь удивился судья.
– Ну да! – ещё больше удивился «Ромашка», не понимая, чего тут можно не понять.
– Дальше, – попросил судья.
– Я, значит, сижу, а он подошёл, сел рядом со мной и спихнул. Вот так, – «Ромашка» дёрнул бедром. – Я упал в грязь.
«Ромашка» замолчал обиженно, углубляясь в прошлое унижение.
– Ну а дальше?
– Я пошёл домой. Взял нож. Высунулся в окно и позвал: «Коль…» Он пошёл ко мне. Я встал за дверями. Он постучал. Я открыл и сунул в него нож. Он ухватился за живот и пошёл обратно. И сел на лавку. А потом лёг на лавку.
«Ромашка» замолчал.
– А потом? – спросил судья.
– А потом помер, – ответил «Ромашка», подняв брови.
Медицинская экспертиза показала, что нож попал в крупную артерию, и потерпевший умер в течение десяти минут от внутреннего кровотечения.
– Вы хотели его убить или это получилось случайно? – спросил судья.
– Конечно, хотел, – «Ромашка» нервно дёрнул лицом.
– Может быть, вы хотели его только напугать? – мягко, но настойчиво спросила женщина-заседатель, как бы наводя «Ромашку» на нужный ответ.
Если бы «Ромашка» публично раскаялся и сказал, что не хотел убийства, что все получилось случайно, он судился бы по другой статье и получил другие сроки.
– Нет! – отрезал «Ромашка». – Я б его все равно убил!
