Трошкин оглянулся: за ним следом по-пластунски ползли Косой и Хмырь.
Они залегли в канаве за зданием цементного завода. Перед ними метрах в пятидесяти виднелся глухой щитовой барак, крытый шифером.
Трошкин посмотрел на часы, спросил:
– А это точно арматурный склад?
– Я ж говорю – это слесарный! – раздраженно зашипел Хмырь. – Арматурный там – за конторой, – показал он большим пальцем назад.
– Во придурок! – возмутился Косой. – Чего свистишь-то? Я сам видел, как отсюда арматуру брали… Во!
Из цемзавода выехала автоцистерна с прицепом и остановилась возле барака. Из машины вылез шофер и скрылся за углом здания.
– Вперед! – скомандовал Трошкин и выскочил из канавы, как из окопа.
Пригибаясь, они подбежали к автоцистерне. Трошкин взобрался по лесенке, откинул крышку люка и протиснулся внутрь. За ним легко попрыгали в цистерну более худые Хмырь и Косой.
А из-за груды железных бочек за беглецами внимательно следил Али-Баба.
Из-за сарая появился шофер. Но это был не тот, с которым говорил Славин, а другой – постарше и поплотнее. Он стукнул сапогом по баллону, неторопливо залез в кабину, включил мотор.
– Пронесло! – перекрестился в темноте цистерны Косой. Машина подъехала под погрузочный люк цемзавода.
– А чего стали? – удивился Косой.
– Проходная, наверное, – прошептал Трошкин, с ужасом глядя на шланг, повисший над люком цистерны.
– Давай! – крикнул шофер, и в цистерну под давлением хлынул цементный раствор. Минуту спустя шофер махнул рукой: – Порядок! Полна коробочка!
Он проехал немного вперед, подвинув под шланг прицеп.
По дороге мчалась автоцистерна с прицепом, а в ней по горло в цементе стояли Трошкин, Хмырь и Косой, упираясь макушками в свод. Когда машину встряхивало на ухабах, тяжелая волна накрывала Хмыря с головой – он был ниже других ростом.
– А говорил: шофер свой человек, порожним пойдет, – упрекнул Хмырь отплевываясь.
Тут машину тряхнуло, и цемент окатил всех троих с головой.
– Как в Турции… – сказал Трошкин.
Машина остановилась. Шофер неторопливо выбрался из кабины и пошел к голубому домику с надписью «Пиво-воды». Трошкин откинул люк и, как танкист, высунул голову. Осмотрелся.
– Вылезай! – скомандовал он.
Хмырь и Косой вылезли следом и побежали к лесу.
– Эй! – закричали сзади. – Подожди!..
Беглецы обернулись и застыли: из люка прицепа торчал цементный бюст Али-Бабы!..
Лейтенант Славин в полной форме шел по пояс в цементном растворе, ощупывая багром дно цементной ямы. А по сторонам ямы (на суше) в скорбном и напряженном молчании стояло все тюремное и строительное начальство. Впереди – профессор Мальцев.
– Вон там! Там, в углу, проверьте! – истерично требовал он.
– Николай Георгиевич, – Славин остановился и укоризненно посмотрел на профессора. – Ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили? У шланга автоцистерны диаметр двенадцать сантиметров, а у этого Али-Бабы один только нос – два метра!
– А где же они тогда? – чуть не плача, спросил Мальцев.
Зашелестели желтые листья кустарника, и на выжженную солнцем поляну вылезли взмыленные и исцарапанные Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Беглецы были в трусах и майках, в руках держали окаменевшую от цемента одежду.
– Вон еще сено, – тяжело дыша, показал Косой.
Неподалеку виднелось несколько аккуратных стогов.
– За мной! – скомандовал Трошкин.
– И в этом нет, – сказал Косой. Все поле вокруг них было покрыто разбросанными клочками сена.
– А может, ты опять что-то забыл? – сказал Хмырь Трошкину. – Может, не в сене, а еще где?
– Отстань, – отмахнулся Трошкин. – Сюда! – крикнул он. И вся команда с остервенением накинулась на последний оставшийся стог.
– Стой! – раздался вдруг окрик. – Зачем сено воруешь!
На поляне появился старик сторож с берданкой.
– Шухер! Обрыв! – завопил Косой и первым устремился к кустам. Остальные за ним.
– Стой! – раздалось им вслед, и тут же прогремел выстрел.
– Не попал! – радовался Косой, продираясь сквозь кусты.
Хлопнул еще выстрел.
– Попал! – констатировал Трошкин, хватаясь за зад.
Хмырь, Косой и Али-Баба сидели на корточках возле ручья в трусах и в майках, стирали свою одежду. Трошкин чуть поодаль сидел по горло в ручье, кряхтел.
– Больно? – с сочувствием спросил Хмырь.
– Не больно, – раздраженно сказал Трошкин. – Жжет…
– Поваренная соль, – констатировал Хмырь и научно объяснил: – Натрий хлор.
– Ай-ай-ай! – зацокал языком Али-Баба. – Какой хороший цемент, не отмывается совсем…
– Ты зачем бежал? – строго спросил Трошкин.
– Все побежали, и я побежал, – объяснил Али-Баба.
– У тебя какой срок был? – спросил Косой.
– Год, – сказал Али-Баба.
– А теперь еще три припаяют, – радостно хихикнул Косой. – Побег. Статья 188-я.
– Ай-ай-ай! – укоризненно зацокал языком Али-Баба. – Нехороший ты человек, Косой. Злой, как собака.
Хмырь вытащил из воды свои окаменевшие брюки, встал.
– Что делать будем, Доцент? – Он показал Трошкину брюки.
– Так побежим! – угрюмо сказал Трошкин.
– Прямо так? – поразился Хмырь. – Голые?
– Да! Прямо так и прямо по шоссе. И прямо в гостиницу. Пусть думают, что мы спортсмены.
– Да ты что, в гостиницу! – испуганно вскричал Хмырь. – Нас же сразу заметут! Можно пока и в канавке переспать!
– Буду я с вами в канаве валяться, – зло сказал Трошкин. – Сказано в гостиницу, значит, в гостиницу!
Он вылез на берег, присел пару раз, разминаясь, потом согнул руки в локтях и затрусил в сторону дороги.
Стрелочник, сидя на табурете, дремал на солнышке возле вверенного ему железнодорожного переезда, когда его разбудил бодрый окрик:
– Открывай дорогу, дядя!
По шоссе к переезду бегом приближались четверо в трусах и майках.
Стрелочник покорно закрутил рукоятку. Шлагбаум поднялся, и мимо гуськом пробежали: толстяк, руки, плечи и даже ноги которого были изукрашены узорами татуировок, черный, как жук, волосатый дядя с длинным носом, тощий парень лет двадцати пяти и лысый мужчина лет сорока.
– Физкультпривет, дядя! Салям алейкум! – крикнул худой малый. И спортсмены, не сбавляя темпа, скрылись за холмом.
