Мне было жаль нашего убитого горем посетителя, и все же я, слушая этот отрывочный, лишенный всякой последовательности монолог, не смог удержаться от улыбки. Мне доводилось видеть раненых, которых физическая боль ввергала в подобное состояние бессвязной разговорчивости, каковая является также признаком сильнейшего нервного возбуждения.
Шерлок Холмс опустился в глубокое кресло, сомкнул кончики пальцев и окинул опытным взглядом необычного посетителя, усевшегося напротив. Тот был одет в элегантный вечерний костюм, но при этом на светского человека не походил. Его кожаные ботинки ручной работы, забрызганные, впрочем, грязью, свидетельствовали о достатке, а в проницательных голубых глазах светился ум, слишком живой, чтобы можно было предположить, будто этот человек зарабатывает на жизнь не им, но чем-то иным. В те редкие моменты, когда его худое лицо замирало, утрачивая подвижность, на нем проступало меланхолическое выражение, но вообще-то его черты пребывали в почти непрестанном оживлении, густая борода тряслась и подпрыгивала в такт движению губ, а растрепанная шевелюра взлетала, будто бы под порывами ветра.
– Славный у вас бренди… Боже мой, боже мой, боже мой! Что же мне делать, мистер Холмс?
– Сперва отдышаться, а затем рассказать, что с вами случилось, – посоветовал Холмс. – От пробежки из Грейз-Инна до Бейкер-стрит, да еще в такой вечер, всякий запыхается.
Наш посетитель изумленно уставился на него.
– Но каким образом… Невероятно, просто невероятно! Я действительно бежал от самого Грейз-Инна, однако и представить себе не могу, как вы догадались об этом.
– Пф, да это ясно как день, сэр! О том, что вы бежали, даже ребенок догадался бы по тому, как вы запыхались. Да и брызги на носах ваших ботинок свидетельствуют о том же.
– Ха! – усмехнулся наш посетитель, мгновенно отвлекаясь от своих невзгод. – Это-то понятно, но каким, черт возьми, образом вы догадались про Грейз-Инн?
– Я был там сегодня утром, – отозвался Холмс. – Железную ограду на северной стороне тротуара только что покрасили. Столбы выкрашены в черный цвет, а их наконечники – в золотой, вы же второпях задели левой рукой свежую краску. Посмотрите на свой рукав: мазок черного с золотом. Можно, конечно, предположить, что где-то в Лондоне есть еще одна ограда, которую только что выкрасили в те же цвета, но это в высшей степени маловероятно.
– Поразительно, просто поразительно! Какое мастерство! А что еще, сэр? Что еще?
– Боюсь, что немногое, – промолвил Холмс.
– Ну конечно же, я совсем недавно переоделся в вечерний костюм. Видимо, все подсказки скрыты крахмалом.
– Ну, разве что самые очевидные факты: вы писатель, пережили тяжелое детство, с деньгами у вас сейчас несколько хуже, чем в недавние времена, а кроме того, вы любите показывать фокусы. Помимо этого почти ничего не разглядишь, – сказал Холмс.
Наш посетитель вскочил.
– Так вы меня знаете? Получается, сэр, вы меня попросту разыграли? Это неблагородно.
– Прошу вас, сэр, сидите спокойно. Я никогда вас раньше в глаза не видел. Однако если у человека такая вмятина на внутренней стороне среднего пальца, будет странно, не окажись он писателем.
– Или клерком! Я запросто мог бы оказаться клерком!
– В ботинках от Лобба? Сомнительно.
– Ладно, а тяжелое детство?
– Морщин у вас не по возрасту, однако вызваны они не теми неприятностями, которые привели вас сюда. Эта беда случилась слишком недавно, чтобы оставить следы на лице. Такие лица бывают только у тех, кто рос, зная нужду и несчастья.
– И опять вы правы, мистер Холмс. Ну а деньги? А фокусы?
– Этим прекрасным ботинкам, по моим представлениям, три-четыре года. Ваш безупречно скроенный сюртук пошит примерно тогда же. Следовательно, внезапно постигшее вас благосостояние, которое позволило вам сделать эти покупки, теперь уже дело прошлое. Что же до фокусов – уверен, Ватсон, что вы заметили маленький металлический конус в жилетном кармане нашего посетителя? Он выкрашен в телесную краску и называется напальчником – это непременная принадлежность реквизита любого иллюзиониста.
– Браво, мистер Холмс! – воскликнул наш посетитель и громко зааплодировал. – Триумфально!
– Тривиально.
– Кстати, с наступающим вас, дорогой сэр. Чтобы в новом году вас ждали одни лишь триумфы! О господи, – тут настроение его, по-видимому, снова упало, – вы ведь совершенно отвлекли меня от цели моего визита. Такая беда, мистер Холмс. Такая ужасная беда. Я просто голову потерял.
– Я весь внимание, мистер…
– О! Вы хотите знать мое имя? Да. Э… Босни, Каллифорд Босни, романист. Возможно, вы обо мне слышали? – И он окинул книжные полки полным надежды взглядом.
– Боюсь, мистер Босни, что романов я, за редким исключением, не читаю – времени недостает. Вот доктор Ватсон у нас человек книжный.
Каллифорд Босни обратил на меня оживившийся взгляд.
– А, доктор Ватсон! Ну конечно. Я с огромным интересом читаю ваши опусы. Примите поздравления от собрата по перу.
– Благодарю вас, – ответил я. – Но только, боюсь, мистер Холмс не разделяет вашего высокого мнения о моих литературных талантах.
– Неправда, Ватсон. Если рассматривать ваши произведения как романтический вымысел, они не знают себе равных, – промолвил Холмс, набивая верескового корня трубку.
– Вы видите, с чем мне приходится мириться, мистер Босни? – вопросил я, печально улыбаясь.
– Ах, доктор Ватсон! – жалобно ответил он, снова вспомнив о своем горе. – Уж вы-то поймете, как я несчастен, если я скажу вам, что она исчезла! Исчезла, и я ума не приложу, что мне теперь делать!
– Кто – она? – недоуменно спросил я.
– Рукопись, разумеется! Я потерял ее, а теперь, боюсь, от беспокойства потеряю еще и рассудок.
– Мне кажется, – сказал Холмс, откидываясь на спинку кресла, – что вам следовало бы изложить нам факты, мистер Босни.
– Разумеется, мистер Холмс. Не опуская ни единой подробности, какой бы малозначительной она ни казалась?
– Вот именно.
– Тогда слушайте. Целых полтора месяца я работал над повестью. Как раз сегодня я должен был передать рукопись издателю – речь в ней идет о Рождестве, а посему, как вы понимаете, ее необходимо напечатать в течение ближайшей недели. Я жду от этой повести очень многого, мистер Холмс. Не стану вам лгать, последний мой роман приняли не очень хорошо, и я долго ломал голову над тем, как мне поправить мои денежные дела и вернуть расположение читающей публики. Отношения мои с издателем в последнее время оставляли желать лучшего, и потому я рассчитывал, что авторские отчисления за эту новую книгу позволят мне расстаться с ним и поискать более сговорчивого партнера.
– А издатель осведомлен о ваших намерениях? – спросил Холмс.
